Зелёная земля - [19]
Что за улица, за умница,
за пустынница, за скрытница -
мелким камешком аукнется,
мелким камешком откликнется.
А поэзия гремучая
в золотом своём и бронзовом
бросит звук и, долго мучая,
всё запаздывает с отзывом.
И не знаешь, сколько ждать его
у затишья на окраине -
тот комок пространства сжатого,
звук последний, звук нечаянный.
Из молчанья, из безликости
вырастает Образ Имени…
Что в пространстве не откликнется,
то откликнется во времени.
Приступ кончился злости -
и в горло потёк
свежей утренней грусти
прозрачный глоток -
апельсиновый сок воскресенья.
Кто был прав, кто не прав,
кто был граф, кто не граф,
кто был рад, кто не рад,
кто был раб, кто не раб -
пусть решают теперь фарисеи.
Были доводы грубы -
и смолк барабан.
Я дарю тебе губы:
ударь по губам -
и исторгнется тихое слово.
Кто пил мёд, тот поймёт,
кто пил яд, те простят,
но ещё не истёк
апельсиновый сок
дня воскресного, дня выходного.
Зелёная букашка леса,
зелёная букашка лета -
один пустяк живого веса
на вашем топчется плече,
как маленькая стюардесса,
звезда небесного балета,
душа высокого полёта
и что-то, кажется, ещё.
Ах, лес ты мой, зелёный сторож,
давай ты как-нибудь устроишь,
чтоб хоть одно из всех сокровищ
не исчезало вообще!
Смеётся лес: живи пока что,
пока зелёная букашка
на узком топчется плече
в последнем солнечном луче.
На языке дождя – вы слышите: нелепо,
вы слышите: легко, вы слышите: светло -
уже который день болтает с нами небо
и мокрое от слёз оконное стекло.
На языке дождя… – разучивая звуки,
на языке дождя научимся сказать
печальные слова о маленькой разлуке,
о панике в глазах и о пути назад:
через промокший сад в деревьях голенастых,
через продрогший двор и поздний разговор -
безгласны все слова, но несколько согласных
стучат о тротуар, о крышу, о забор.
Мы были короли, да нынче обнищали -
и, больше ничего на свете не ценя,
на языке дождя дадимте обещанье
проплакать целый век, расставшись на полдня!
С ветрилом, но всё так же без руля -
куда летим?
Куда бы ни летели -
распутица да вечные метели,
волшебное занудство февраля!
Случайнейшие ноты подхватив -
какое-то залётное пиано -
невыразительно, но постоянно
вымучивает оттепель мотив,
и день-деньской, и вечер-вечерской
всё через те же самые отрезки
по клавишам долбится марш турецкий… -
покамест, с развесёлою тоской,
Офелия, сомнамбула, душа,
не бросится бежать до поворота,
а там… там не её уже забота:
там ходит март, в грязи теряя боты,
там после-нашей-эры, там суббота,
там гнёзда вьют и обольщает кто-то
кого-то прелестями шалаша.
Разобраться в развлеченьях -
и смотреть назад:
день качался на качелях
целый долгий сад;
майский жук висел на ветке,
чтобы – вдруг созрев -
первым фруктом падать сверху
ротозею в зев;
по реке катались в лодке
мальчик и весло -
мальчик был настолько лёгкий,
что его несло
и трясло во всех теченьях:
детство, юность, ад…
День качался на качелях -
целый долгий сад.
Ужасно сбивчивы и странны
слова дождя, а сам он тощ.
Я и записывать не стану
всего, что налепечет дождь!
Такая чушь, такая глупость,
такое, право, баловство:
кто Вам сказал, что я люблю Вас?
Никто не любит никого!
Дождь-путаник, дождь-полуночник,
сбивалыцик с толку всех подряд -
поди пойми, чего он хочет,
в густых блуждая фонарях,
и что бормочет он, насупясь,
переходя в короткий снег…
Я не люблю Вас? Что за глупость!
Все без разбора любят всех.
За образом милым, за облаком милым влачусь
по белому свету сквозь тёмные заросли чувств,
но, видимо, облаку нравится только свобода,
а мне очень нравится облако, вот в чём беда.
И даже не облако – так, красота, ерунда,
летучая частность, пустяк, золотинка, слюда,
шальная и смутная мысль чудака-небосвода
и всё что хотите – неважно-как-это-назвать.
Воздушное нечто, мне так одиноко без Вас:
без Вас между мною и миром теряется связь -
и в зарослях чувств я бы сбился с пути непременно,
когда не махала бы вечность мне белым флажком.
И я – торопливой пробежкой, коротким шажком -
за нею влачусь то в повозке чужой, то пешком.
И вечность моя, словно верность и вместе измена,
всё машет и машет, всё манит и манит флажком.
Мне слишком много дня – на одного меня,
мне слишком сладок чай, а кофе – слишком горек,
но у меня всегда так много оговорок…
не слушай этот бред: меня на свете нет.
А ты на свете есть. Но ты сейчас не здесь -
ты в тех краях сейчас, где нет меня на свете,
среди вечерних дум – о том о сём… о лете,
о птичьих голосах и птичьих небесах.
Под лампой кружевной живёт твой мир ручной -
шкатулкой золотой с весёлой дребеденью,
которой недосуг молиться провиденью,
что в мир твой, твой ручной, занесено волной.
И сорок раз на дню я на ходу бубню:
меня на свете нет, есть только ты на свете, -
и сорок раз на дню преклонное столетье,
шажками семеня, проходит сквозь меня.
Ателье. Кафе. Аптека. -
Жизнь и жизнь со всех сторон:
всё на благо человека,
всё… Художественный Слон.
Речь качнулась и сломалась -
и в отверстый лексикон
вдруг ввалился, как туманность,
сей художественный слон.
Он расположился боком
возле булочной одной,
что в беспамятстве глубоком
сделалась ему женой -
и у них родились дети:
сто четырнадцать галчат -
вон они на парапете
неприкаянно торчат
и, почти не постигая,
Евгений Клюев — один из самых неординарных сегодняшних русскоязычных писателей, автор нашумевших романов.Но эта книга представляет особую грань его таланта и предназначена как взрослым, так и детям. Евгений Клюев, как Ганс Христиан Андерсен, живет в Дании и пишет замечательные сказки. Они полны поэзии и добра. Их смысл понятен ребенку, а тонкое иносказание тревожит зрелый ум. Все сказки, собранные в этой книге, публикуются впервые.
В самом начале автор обещает: «…обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые встретятся по дороге, и, наконец, я обещаю вам крушение всех надежд и иллюзий, а также полное попирание Жизненного Опыта и Здравого Смысла». Каково? Вперед…Е. В. Клюев.
Сначала создается впечатление, что автор "Книги Теней" просто морочит читателю голову. По мере чтения это впечатление крепнет... пока читатель в конце концов не понимает, что ему и в самом деле просто морочат голову. Правда, к данному моменту голова заморочена уже настолько, что читатель перестает обращать на это внимание и начинает обращать внимание на другое."Книге теней" суждено было пролежать в папке больше десяти лет. Впервые ее напечатал питерский журнал "Постскриптум" в 1996 году, после чего роман выдвинули на премию Букера.
Это теоретико-литературоведческое исследование осуществлено на материале английского классического абсурда XIX в. – произведений основоположников литературного нонсенса Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. Используя литературу абсурда в качестве объекта исследования, автор предлагает широкую теоретическую концепцию, касающуюся фундаментальных вопросов литературного творчества в целом и важнейщих направлений развития литературного процесса.
В новый сборник стихов Евгения Клюева включено то, что было написано за годы, прошедшие после выхода поэтической книги «Зелёная земля». Писавшиеся на фоне романов «Андерманир штук» и «Translit» стихи, по собственному признанию автора, продолжали оставаться главным в его жизни.
Новый роман Евгения Клюева, подобно его прежним романам, превращает фантасмагорию в реальность и поднимает реальность до фантасмагории. Это роман, постоянно балансирующий на границе между чудом и трюком, текстом и жизнью, видимым и невидимым, прошлым и будущим. Роман, чьи сюжетные линии суть теряющиеся друг в друге миры: мир цирка, мир высокой науки, мир паранормальных явлений, мир мифов, слухов и сплетен. Роман, похожий на город, о котором он написан, – загадочный город Москва: город-палимпсест, город-мираж, город-греза.