Зеленая ночь - [99]

— А теперь ты нарисуй! — мальчик протянул Абдулле тетрадку и карандаш.

— Что ж тебе нарисовать?

Мальчик подумал. И ткнул пальцем в окно:

— Вот это!

Абдулла посмотрел в ту сторону. На опушке леса грузили сено на две арбы. Быки лениво пощипывали траву. Абдулла поглядел на скирды и глубоко вздохнул, словно отсюда, издали, хотел уловить аромат свежего сена.

— Слава богу, в этом году сенокос что надо, — сказал он сыну. — Позапрошлый год помнишь засуху?

— Еще бы. Пырея не найти было…

— Бог даст, на следующий год клевер посею. Лучше нет корма.

— Да брось ты! Одна-единственная корова, и из-за нее клевер сеять!..

— А чего? Вот бог даст… — Отец листал тетрадку мальчика. — Обязательно посею… Ну так что ж тебе нарисовать? — Он улыбнулся Джейхуну. — Хочешь, поле нарисую?.. Вот, смотри… — Старик не спеша водил по листу красным карандашом.

Впервые за последние дни у Акбара вдруг стало радостно на душе, и от радости этой перехватило дыхание. Он знал, что, если заговорит сейчас, получится выкрик. Так было в детстве, когда отец покупал обновку: что-то делалось с глоткой, и, как ни старался он говорить вполголоса, обязательно выходил крик. «Слава богу, не знает он ничего! Не знает о своей болезни. Надеется жить. А надежда — это такая вещь!..»

Детский смех оторвал его от раздумий. Мальчик хохотал, глядя на рисунок. Скирда, которую Абдулла изобразил на поле, больше была похожа на холм, а человек с серпом в руке и вовсе не получился.

Акбар, улыбаясь, взглянул на мальчика и вспомнил, как по вечерам отец проверял у него уроки. Когда-то, еще до рождения Акбара, отец был учителем в первом классе — настоящих учителей в деревнях можно было тогда пересчитать по пальцам. Потом учителей стало достаточно, в Абдулле уже не было нужды, он стал работать в сельсовете, по все по-прежнему звали его учителем.

…Акбару было два года, когда умерла мать. Отец сам кормил его, стирал ему белье. А когда Акбар немного подрос, он заметил, что некоторые подсмеиваются над отцом: «Учитель Абдулла сам глину мешает…», «Учитель Абдулла лучше женщины готовить умеет…» Представляя кому-нибудь Акбара, иногда говорили: «Учителя Абдуллу знаешь, его сын», «Абдуллу-великомученика знаешь, вот его сын».

Двадцать шесть лет тянул отец лямку вдовца. Выучил сына, женил его, у него уже был внук Джейхун.

— А теперь нарисуй машину… «Волгу»! — мальчик перевернул страницу.

Абдулла улыбнулся и вдруг задумался, глядя в окно. Поезд миновал длинный дощатый забор. Старик шевельнулся, ткнул пальцем в окно:

— Красиво — дощатый забор… Каменная ограда — не то. Этот покрасить можно… А смотри, какие тут деревья!.. Дрова из них!..

— Я вижу…

«Думает о дровах… Не придется ему погреться их теплом… И как мы все будем без отца?..» Акбар словно сейчас только понял, какая это будет огромная потеря. Ему вдруг показалось, что на следующий день после смерти отца все сразу развалится, деревья в саду повалятся набок…

Как сказал старый врач: «Жить ему всего ничего». Акбар вздохнул. «Ничего… ничего… ничего… ничего…» — стучали колеса.

— Значит, «Волгу» нарисовать?

— Нарисуй, дедушка Абдулла!

— Холодно стало! — мать набросила мальчику на плечи шерстяную курточку.

— Не хочу! Мне жарко!

— Ты холода берегись, — наставительно говорил Абдулла, рисуя в тетрадке мальчика. — Вот я не остерегся, схватил простуду. Видишь, какой стал худой, бледный? И дышать трудно. Врачи в районе даже и лечить не стали. Запустил, говорят, болезнь… Да, милый, простуда — штука плохая… Берегись простуды.

— Ой, чего это?! — Мальчик разочарованно надул губы. — «Волга» такая не бывает!

Акбар, вытянув шею, взглянул на отцовский рисунок. У него перехватило горло. Снова взглянул: на белом листе красовался рак. Красный, красный. Казалось, он сейчас поползет…

Акбар глотнул подступивший к горлу комок и взглянул на отца. Мутные глаза измученного болезнью человека глядели печально и безнадежно. А на тонких морщинистых губах играла веселая улыбка…

ФАНТАЗИЯ

Парень стоял в дверях уже давно. Появившись, он сразу же громко поздоровался, но заведующий отделом писем, похоже, не заметил его и, держа перед собой машинописную страницу, внимательно вчитывался в текст. Молодая блондинка, сидевшая за большим столом справа, беспокойно поглядывала то на парня, то на заведующего отделом. Она видела, что парень смущен, и ей было неловко, ей хотелось, чтобы заведующий поднял наконец голову, взглянул бы на посетителя, стоявшего в дверях.

— Это, кажется, к вам товарищ… — сказала она наконец тоненьким голосом, соответствующим ее хрупкому сложению.

Парень взглянул на блондинку, так похожую на красоток, что стоят в витринах магазинов, и с удивлением заметил, что девушка покраснела. Ярко-розовые пятнышки румянца проступили на ее бледных щеках.

— Это товарищ… — снова начала она.

Заведующий отделом вскинул на парня большие, навыкате глаза с покрасневшими белками, но, кажется, не увидел его, поглощенный только что прочитанным. Когда же он наконец вернулся к действительности, то прежде всего заметил пышную шевелюру. Волосы были больным местом заведующего отделом. Каждое утро сердце его обливалось кровью, потому что каждое утро он оставлял на подушке щепотку своих волос и понимал, что на их месте уже не вырастут новые.