Зеленая ночь - [87]
— Иди-ка, голубчик, помоги разгрузить, работа стоит.
Муршуд громко захохотал.
— Чего ты ржешь, образина? — вздрогнув, сорвался Алияр-киши.
Муршуд состроил серьезную мину.
— Чего ты пугаешься, дядя Алияр? Смех — это рефлекс, вроде кашля и чиханья. Не веришь? У врача спроси. В организме человека есть три главные жилы. — Муршуд стал поочередно загибать пальцы: — Жила кашля, жила чиханья, жила смеха. Усек? Так вот, как ослабнет одна из этих жил, так человека то в кашель кидает, то в чих, а то — в смех. Сейчас, видишь, жила смеха у меня слабину дала. Это вроде как болезнь, понимаешь? А ты-то сам разве не смеешься никогда?
Лицо Алияра посерело, но связываться с Муршудом ему явно не хотелось. Он стянул шапку с головы, отряхнул ее об колено и снова натянул на голову.
— Будь ты неладен, каверзник чертов! — ответил он и пошел смотреть за разгрузкой.
Уста Сафар посмотрел ему вслед насмешливо и спросил у Муршуда:
— Где же это ты изучил про науку о жилах?
— Я-то? Нигде. Будь у меня терпение науки изучать, я бы десятилетку окончил. — Муршуд поднял транзистор и поставил себе на колено. — А я шестой класс насилу одолел.
К мастеру подошел Барат и упрекнул:
— Ну вот и кирпич тебе. А то разворчался.
Сафар, продолжая сидеть, задрал голову к небу.
— А солнце где, видишь? Что это за работа, когда люди от жары сомлели? В утреннюю прохладу начинать надо.
— Не выступай! Ораторствуешь ты много, Сафар, на это тебя никто пока не уполномочивал.
Сафар поднял вверх длинный козырек кепки, надвинутой на самые брови, и сказал:
— По твоей вине мы два дня бездельничали, Барат. И ты мне рта не затыкай, понял? А то ведь я не погляжу, что ты начальник.
Барат несколько опешил от такого отпора.
— Что поделаешь, если кирпичный завод не поспевает за строительством? — примирительно заговорил он. — При чем тут я…
— А две машины кирпича, что ты давеча бухгалтеру Кериму продал? — перебил его Сафар. — Если б ты доставил их сюда, мы бы не сидели без дела.
Ни один мускул не дрогнул на лице Барата. Осторожно почесывая холеным мизинцем подбородок, он спросил, улыбаясь:
— А ты уверен, что я продал? Может быть, подарил?
— А ты свое дари, а государственное не тронь! — отрезал уста.
Барат кинул быстрый взгляд на Муршуда — тот с безразличным видом щелкал переключателем транзистора.
— Хороший у тебя агент, мастер, — сказал прораб, направляясь в контору, но шага через два остановился и обернулся к Сафару: — А что, может, поменяться нам местами, Сафар? Ты становись прорабом, а я…
— Не торопись, Барат, — прервал его мастер. — Ты ведь каждый день руки свои простоквашей мажешь, чтоб, не дай бог, не почернели. Не твоими руками кирпич класть. — Он встал на ноги, схватил свою потрепанную кошелку и рубанул: — Ухожу я, Барат. А ты становись на мое место да повкалывай. Посмотрим, что из этого выйдет.
Прораб деланно улыбнулся.
— Скатертью дорога, Сафар, — сказал он. — Поглядим, на что жить станешь.
— А это не твоя забота… Я себе гармоникой на жизнь заработаю.
Случилось все так быстро и неожиданно, что все повскакали с мест, но никто не преградил дорогу уста Сафару. Уходя, мастер оглянулся на Заргелем. Прикусив уголок своей косынки, она смотрела на него во все глаза.
Муршуд тронул Ахмеда за локоть:
— Что делать будем?
Но, как ни тихо спросил Муршуд, Барат расслышал.
— Не беспокойся. Для тебя работа всегда найдется, — усмехаясь, он почти вплотную подошел к Муршуду. — Возьми ведро воды, чистую тряпку и вымой как следует мою машину…
Муршуд крепко прижал к груди транзистор, стараясь унять дрожь в руках. Он не знал, что ответить.
Ослепительно белые зубы Барата сверкнули в улыбке:
— Какая тебе разница, за что зарплату получать? Работа есть работа.
У Ахмеда от волнения пересохло в горле, он видел, что терпение Муршуда на исходе.
Барат явно перегнул, и это понимали все, и даже Алияр-киши, изумленно схватившийся за козырек своей пыльной шапки, и Заргелем, в лучистых глазах которой читалась тревога…
— Разве ты не мойщик машин по специальности? — издевательски улыбаясь, спросил Барат.
— Уймись, Барат! — судорожно проглотив противный ком в горле, глухо сказал Муршуд. — Я не слуга тебе!
Вдруг прораб ладонью легко шлепнул Муршуда по губам:
— Ты — доносчик!
Глаза Муршуда сузились. Ахмед посмотрел на гладкий пухлый подбородок прораба, как ему показалось, специально созданный для того, чтобы быть разбитым в кровь железным кулаком Муршуда. Но Муршуд не двигался. Покусывая нижнюю, губу, он смотрел на белозубый рот Барата.
Ахмед понял, что Муршуд не поднимет руку на начальника, и почему-то с сожалением вздохнул. Мускулистые руки Муршуда на глазах у него словно бы превратились в тряпичные, набитые соломой; литое, бронзовое тело лишилось вдруг своей красоты и силы. Ахмеду до слез стало жаль друга.
Барат взглянул на транзистор, хрипевший в руках Муршуда.
— Выключи! — приказал он, теперь уже явно желая унизить парня.
Муршуд усилил звук.
Барат заорал:
— Выключи, говорю тебе!
Муршуд довел громкость до предела. Музыка заглушила все шумы на строительной площадке. Столкнувшись взглядом с Муршудом, Барат вдруг замолчал, повернулся и отошел в сторону.
Как сговорившись, Ахмед и Муршуд вышли на шоссе и молча зашагали рядом. Ахмед шел, опустив глаза в землю, ему было стыдно, стыдно и нехорошо, как если бы это он ни за что ни про что дал в зубы Муршуду. Но Муршуд… Почему он проглотил оскорбление? Почему не влепил как следует Барату?
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».