Зеленая ночь - [79]

— Сегодня в программе для полуночников будет концерт по заявкам, — сказал Муршуд безразличным тоном. Отойдя немного, обернулся: — Эй! Да ты вроде вместе с бараном из одного камня вытесан, прилип и сидишь тут. Делать тебе, что ли, нечего?

Ахмед хотел было сказать, что через два месяца ему в армию идти, а поэтому нет смысла искать работу, но Муршуд опередил его:

— Шел бы ко мне работать. И деньги тебе, и почет! — и он вразвалочку зашагал в сторону кинотеатра.

Ахмед, глядя ему вслед, подумал, что ведь и Наргиз может наскучить видеть его верхом на каменном баране, и она спросит, как сейчас Муршуд: «Делать тебе, что ли, нечего?»

Ахмед вернулся домой, когда совсем уже стемнело и перед кинотеатром умолк репродуктор. Небо было усеяно звездами. Юноша вошел во двор и остановился перед крыльцом. В доме горел свет. Парень зло посмотрел на распахнутые настежь окна: «Опять явилась». Повернул было обратно, но передумал. Он знал, что мать не уйдет, пока не дождется его.

Мать обычно приходила утром, убирала, мыла грязную посуду и, оставив на столе еду для Ахмеда, уходила… Сейчас паренек догадался, что неурочный приход матери — это неспроста, видно, предстоит какой-то разговор. Ахмед медленно поднялся по ступеням на веранду, постоял и только потом тихо приоткрыл дверь и вошел в комнату.

Мать стояла к нему спиной и поправляла постель. Похоже было, что она слышит его шаги, но старается не реагировать на них. Через мгновение женщина разогнулась, повернулась к нему и улыбнулась. По выражению ее глаз Ахмед понял, что мать только что плакала, ресницы еще были влажные. Она улыбалась через силу, и морщинки возле рта обозначились резче обычного.

Ахмеду стало не по себе от ее взгляда. Он повернулся и собрался уйти, но голос матери остановил его:

— Почему ты не поел довгу? Со вчерашнего дня стоит… — Ее голос дрожал, и Ахмед понял, что пришла она вовсе не для того, чтобы говорить о еде. В глазах сына вспыхнул злой огонь, дыхание участилось, и он едва сдержался, чтобы не крикнуть: «Уйди отсюда! Мне не нужен твой хлеб! И больше сюда не приходи!»

При этом Ахмед понимал, что, не приди сюда мать день-другой, он потонет в грязи и будет голодным. Внезапно он почувствовал двойственность своего отношения к матери: «Ешь хлеб матери, носишь рубаху, постиранную и выглаженную ею, принимаешь деньги и подарки от нее, а вот видеть ее не хочешь!» Теперь он был зол и на себя, свою зависимость от матери.

После гибели отца мать, молодая еще женщина, вышла замуж за другого, и Ахмед до сих пор не мог ей простить этого.

— Ты, по-моему, слишком много бываешь на улице, — наконец тихо заметила мать.

Ахмед уже не раз слышал это и знал, что она закончит сейчас, как всегда: «Не водись с дурными людьми». Но на этот раз мать сказала другое:

— Не упрямься, Ахмед, а переходи и живи с нами… И мне не будет так тревожно, куда пошел, когда пришел…

Парень сообразил, что мать хочет так подойти к осуществлению своей цели. Не доходя до двери, он сел на стул, мать опустилась рядом на табурет.

— Меня сюда Мансур прислал, — осторожно продолжила она. Глаза ее повлажнели, она поспешно отвела их и уставилась в окно, хотя там была кромешная темнота. — Мансур говорит, бросили ребенка одного…

— Я не ребенок… — огрызнулся Ахмед.

— Ребенок не ребенок, а присмотр за тобой требуется, — голос матери зазвучал уже увереннее. — Зачем нам врозь жить? Зачем жизнь отравлять?

— Я из своего дома никуда не уйду. А ты лучше ступай к своему Мансуру…

Мать, всхлипнув, стала перебирать бахрому скатерти.

— Мансур добрый человек. Он о тебе думает… — Голос матери был приглушенный, а тут и совсем прервался, ее напугало внезапно побледневшее лицо сына с горькой улыбкой на тонких губах.

У Ахмеда в горле встал комок.

Так вот оно как! До сих пор Ахмед был уверен, что в душе у матери еще живет память об отце, отличном шофере Алише, и никто и никогда не займет его места. А она, выходит, давно забыла… Ишь ты: «Мансур — добрый человек!»

Ахмед сжал виски ладонями, сердце билось учащенно. «Отец, отец, почему к нам судьба так несправедлива? Почему ты погиб? Как ты был неосторожен!»

Юноше хотелось все это сказать вслух, заплакать в голос. Он посмотрел на увеличенную фотографию, висевшую у изголовья кровати. Это была старая фотография, еще тех времен, когда Ахмеда и на свете не было, а был черноусый, широкоплечий и быстроглазый Алиш и склонившаяся на плечо ему счастливая, улыбающаяся Гамар…

Ахмеду захотелось снять фотографию со стены, отрезать улыбающуюся мать, разорвать на мелкие клочки и выкинуть в окно. Но духу не хватило, не мог он обречь отца на одиночество, хотя и на фотографии. Не глядя в лицо матери, юноша спросил сдавленным голосом:

— Что ты хочешь от меня?

— Зачем ты так? Я ведь мать тебе…

— У меня нет матери… — Голос Ахмеда был гулок, словно шел он со дна колодца. — Никого у меня нет…

Гамар поняла, что, скажи она еще хоть слово, Ахмед разрыдается. Женщина тяжело вздохнула, поднялась с табурета и тихо вышла из комнаты. Вскоре хлопнула калитка, и Ахмед бросился ничком на кровать. Он горевал об отце, думал о словах матери…

Пять лет тому назад Алиш, возвращаясь в проливной дождь из дальнего села, при въезде в районный центр на крутом повороте сорвался на своем «ГАЗ-51» с крутого обрыва. Утром Алиша нашли в пяти-шести шагах от машины уже окоченевшим, с остекленевшими глазами, уставленными в мутное небо. Похоронили шофера тут же, на месте, где случилась авария. Гамар обнесла могилу мужа железной оградой. Целый год она носила траур и ходила, погруженная в горе. Каждый день, вытирая пыль с фотографии, подолгу всматривалась в лицо мужа. Бабушка Новраста, мать Алиша, дни и ночи причитала, оплакивая сына.