Зеленая ночь - [77]

Боль внутри помаленьку улеглась, отступила, на душе полегчало.

— Эй, хватит тебе дерево подпирать! Иди-ка сюда!

Багир подошел.

Нурджаббар внимательно вглядывался в его лицо.

— Ну ясно, карие! Карие у тебя глаза! А я думал, черные.

— Хорош! — Багир усмехнулся. — Три года тут, и днюем, и ночуем вместе, а ты ни разу в глаза мне не глянул!

Нурджаббар смущенно почесал карандашом голову.

— Ничего, Багир, цвет — это не главное. Главное — я тут в сказку тебя вставил. Ну… написал про тебя. — Он подбородком указал на тетрадку. — Увековечу. Долго жить будешь, сто лет, пятьсот, а может, тысячу… Идрисов помрет, и Пити-Намаз сдохнет, и дети их, и внуки, и правнуки, а ты будешь жить!..

Такие речи всегда сбивали Багира с толку. Поди разбери: подсмеивается он над тобой или всерьез…

— Это как же так — тыщу лет?

— А так. Не плоть, не тело — имя твое будет жить. И узнают люди, что в стародавние времена в лесу, на берегу Куры, жил-был раб божий Багир. Как попал он сюда и увидел, что подлецы почти что свели весь лес, прикидывал он так и этак и понял, что не в силах помочь умирающему лесу. А чем предаваться скорби и горестям, решил он лучше завести скотинку, и огородик, и пчелок и тем заслужить от людей уважение. И вставал тот Багир чуть свет, и ложился позже совы, и работал с темна до темна. Растил он и выхаживал, а плоды срывали другие, обжирались плодами его труда, а ему объедки бросали. И видит аллах такое дело, и прогневался он на Багира. Схватил его за уши: «Эй, ты! Для чего даровал я тебе руки-ноги, глаза и голову? Зачем вложил в нее мозги человеческие. Нет больше моего терпения, обращаю тебя в корову! И дам ей огромное вымя, чтоб надаивали по два ведра в день, чтоб тянули, потягивали, пока не раскровенятся соски…»

— Ишь ты! — Багир обиженно усмехнулся. — Еще и не написал, а уже все знаешь. А чем кончится?

— Пока не знаю. — Нурджаббар улыбнулся. — Но будет конец. Допишу.

— Не пиши, — попросил Багир. — Зачем это людям через тыщу лет?

— А затем. — Нурджаббар сунул тетрадь под мышку. — Затем, чтоб хоть они не гнули спину на других.

Больше Багир ничего не сказал. Чего зря слова тратить? Пустой человек, никчемушный. Жалко его. Если б не сказки эти дурацкие, не бросил бы он свой дом, не стал бы бездомным бродягой. Был бы мужчина как мужчина, и на свадьбах, и на поминках отводили бы Нурджаббару достойное мужчины место…

Рев подъезжающего грузовика нарушил ход его мыслей. Машина подъехала неторопливо и стала напротив сторожки. В кабинке рядом с водителем сидел Идрисов, в кузове — несколько рабочих.

— Ну как, Багир-кардаш, все в порядке? — спросил Идрисов, вылезая из кабинки.

— Все в порядке, директор. Нормально.

— Теленок как? — Идрисов подошел ближе.

— Пасется. Резвая телочка.

Похоже, Идрисов повеселел от известия, что теленок уже пасется. Засмеялся и, повернувшись к стоявшим в кузове, махнул рукой.

— Давайте!

Рабочие сняли с машины большую электропилу и направились к Дедушке-дубу.

— Ничего не поделаешь, — с сочувствием взглянув на Багира, сказал Идрисов. — Пробил его час. Болен неизлечимо. Не уберем — молодняк пострадает. Молодняк очень чувствителен к болезням.

Затарахтела пила, стальные зубы ее впились в ствол Дедушки-дуба. Бригадир отвернулся.

А Нурджаббар стоял словно завороженный и смотрел, как растет белоснежная гора опилок. Лишь когда дуб захрипел, как жертвенный баран под ножом, он повернулся и опрометью бросился к сторожке.

Багир украдкой глянул туда, где виделись ему по временам родные могилы. Их не было — на том месте возвышалась куча трухи — измолоченной плоти дуба.

— Багир-кардаш, попить не найдется?

Багир не понял, о чем он, и долго смотрел в голубоватые веселые глаза Идрисова. Потом по движению губ понял, что требуется директору.

Волоча ноги, он направился к сторожке.

Перед сторожкой на корточках сидел Нурджаббар, рядом с ним стоял сундучок. Нурджаббар одну за другой доставал оттуда тетради и совал их в огонь очага. Тетрадки скрючивались, чернели, превращались в горсточку пепла. Горели сказки, дымом взмывая в небо. Но странное дело — Нурджаббар не стонал, не плакал, он был как человек, годами искавший что-то и наконец нашедший. Двумя пальцами держа горящую тетрадку, он смотрел, как огонь, извиваясь, облизывает ее, и усмехался.

— О, этот тленный мир, не доставшийся даже Соломону!..

Спустя несколько минут Багир стоял на поляне возле своего жеребца и гладил его жесткую гриву. Радуясь ласке, конь помахивал хвостом и вострил уши, слушая Багира:

— Да, милый… Поедем сейчас к Пити-Намазу. Продадим ему дом… Пускай Назлы строит себе дом в городе. А мы с тобой и в лесу проживем…

Перевод Т. Калякиной.

ГДЕ НОЧУЕТ СОЛНЦЕ

По дороге домой Ахмед, как обычно, завернул к деревянному мосту с заржавевшими перилами. Неподалеку от моста стояло изваяние каменного барана, которое, по слухам, привезли в райцентр из села Кяхризли и собирались забрать в городской музей, да так и оставили здесь, возле дороги. Баран был вытесан из белого, щербатого от древности камня. Ноги, похожие на столбики, вросли в землю, голова походила на львиную, только изогнутые небольшие рожки напоминали бараньи.