Зелёная долина - [2]

Старая красная лошадь начала сердиться. Красная лошадь сердилась, потому что в долине был враг, но этого врага не было видно, не было слышно и точное место его было невозможно определить.

Стоя посреди зелёной долины, смотрели во все глаза и внимали тишине — серая скала, могучий раскидистый дуб, красная старая лошадь и куст шиповника. Для скалы в зелёной долине не было никакой опасности, потому что молния сегодня уже была и прошла. Для дуба тоже всё было хорошо, потому что скала снова защитила его от молнии, да и солнышко грело ласково. И для шиповника всё было хорошо, потому что жеребёночек не мог дотянуться до двух его ослепительно белых цветков. А старая красная лошадь от напряжённого ожидания вся взмокла.

Долина изменила лошади: в долине таился враг, но долина не выдавала этого врага, не выдавала ни голоса его, ни запаха. Красная старая лошадь не решилась пойти к жеребёнку — боялась заглушить своими шагами тайную поступь врага. Красная старая лошадь не решалась дышать: боялась не услышать сквозь шум лёгких дыхание врага. Красная старая лошадь не мигала глазами: боялась, что за то время, пока она моргнёт, враг прыгнет с места на место — и она не успеет это заметить.

Вот так стояли неподвижно в долине скала, дуб, куст шиповника, лошадь. Скала дремала. Жёлуди на дубе, защищённые крепкой бронёй, наливались соком, и дуб радовался, что всё так хорошо. Шиповник подставил свои чашечки цветов солнцу и впитывал в себя его тепло, а красная старая лошадь дрожала от негодования. Никогда ещё, ни разу долина так не предавала её. Может быть, запах молнии мешал лошади почувствовать тот, другой запах, запах врага, который был близко, совсем близко, — лошадь принюхивалась, но запах врага прятался в запахе кислорода, оставшегося после молнии.

Жеребёнок внимательно смотрел на что-то, потом оглядывался на мать. Потом снова смотрел на это что-то и снова оглядывался. Но мать не видела того, на что смотрел её жеребёнок. С того места, где стояла мать, этого не было видно. Жеребёнок смотрел на это что-то, потом поворачивал голову к матери — мать стояла неподвижно, вытянув голову, и глаза у матери горели.

Жеребёнок ещё раз оглянулся на мать и шагнул к тому, на что смотрел с таким любопытством. И в эту минуту мать почувствовала нестерпимый, омерзительный запах волка. Мать заржала и кинулась к жеребёнку и увидела, каким плавным и длинным прыжком оторвался от земли и прыгнул к её малышу волк.

На той стороне холмов собаки-волкодавы, охраняющие овец, услышали короткое раздражённое ржание лошади. Собаки было всполошились, но скоро всё снова стало тихо, и они успокоились.

Красная лошадь метнулась к жеребёнку, она кинулась к нему со всего размаху и упала. Это была старая лошадь, и за всю её долгую жизнь ей приходилось не раз падать, но на этот раз это было очень неожиданно. Она упала и тут же вскочила. А упала потому, что была на привязи и потому что кинулась к жеребёнку со всего размаху. И сейчас верёвка душила её, верёвка не пускала её к жеребёночку.

Жеребёнок хотел к матери, он хотел, сделав большой круг, прибежать к матери, но волк каждый раз перерезал ему дорогу, и жеребёнок убегал от матери всё дальше и дальше. А верёвка душила мать. Наконец жеребёнок придумал, как быть, — надо бы перепрыгнуть через волка. Он так и сделал, но волк снизу ухватил жеребёнка за ногу, и жеребёнок упал. Жеребёнок испуганно закричал и вскочил.

На той стороне холмов послышалось острое ржание жеребёнка, и собаки-волкодавы насторожились, и особенно насторожился среди них пёс Топуш.

Жеребёнок крикнул и вскочил, и в то же мгновение его мать присела на задние ноги и всею тяжестью, со всею силою метнула себя к волку и жеребёнку, и верёвка, державшая её, оборвалась и хлестнула её по ногам. И мать помчалась со всею силою, со всею яростью и со всею любовью. Это была очень быстрая в движениях кобыла, но никогда в жизни не летела ещё она так быстро.

На той стороне холмов послышался глухой стук её подков по земле. Потом на той стороне холмов все голоса долины снова стихли, и собаки, и маленький пастух снова успокоились.

Волк оставил жеребёнка и увернулся, выскользнув из-под копыт старой лошади. Лошадь нападала на него, волк немного отбежал. Лошадь наступала на него, и волк ещё немного отодвинулся. Почти касаясь земли мордой, лошадь шла на него медленно, угрожающе, и волк весь распластался по земле и готовился прыгнуть и вцепиться лошади в ноздри. И тогда лошадь повернулась к нему задом.

Лошадь повернулась к нему задом, и волк не прыгнул, но сделал круг и очутился перед мордой лошади. Взяв жеребёнка к себе под брюхо, лошадь снова повернулась к волку задом, и волк снова обежал её и стал перед мордой. Но лошадь успела повернуться, изловчилась и лягнула волка. Одним длинным прыжком волк снова очутился под мордой у лошади, и лошадь не успела на этот раз быстро увернуться: волк вцепился ей в ноздри, но лошадь сумела всё же отшвырнуть его передними ногами. Но волк не убежал, волк сел и поглядел на лошадь. И лошадь тоже — поглядела на волка. И волк понял, что лошадь своего жеребёнка будет защищать до последнего, а лошадь поняла, что волк не уйдёт так просто. Лошадь была вся в мыле, но волк тоже порядком устал. Волк метнулся неожиданно, сразу, и после этого он всё время прыгал, пытаясь ухватить лошадь за ноздри, а лошадь всё время поворачивалась к нему задом, не выпуская жеребёнка из-под брюха. Уже совсем стемнело, их движения сделались медленными; волк кружил вокруг лошади почти что ползком, еле волоча ноги, и лошадь тоже кружилась медленно, тяжело, иногда спотыкалась, с трудом удерживаясь, чтоб не упасть. От усталости оба они почти оглохли.