Зеленая брама - [98]

В чем дело? Оказывается, Игорь назначен начальником всех немецких госпиталей в Сталинграде. Его вызвал суровый человек — представитель Государственного Коми­тета Обороны (то есть верховной власти) и приказал за 24 часа наладить питание военнопленных согласно нормам, утвержденным Совнаркомом. Вежливо, но достаточно опре­деленно Игорь был предупрежден: невыполнение данного приказа — расстрел.

Я встретился с Лидовым после войны и спросил его, как он справился тогда с заданием. Бывший мальчишка — вся грудь в орденах — ответил весело: «Как видишь, я остался жив!»

Госпитали для немцев раскинулись по всей Сталинград­ской области: в Бекетовке, Александровке, Балыклее, Ольховке, Рудне, Фролово, Камышине, Капустином Яру. В са­мом городе госпитали были развернуты в подвалах, которые удалось привести в порядок, и даже в знаменитой бетонной трубе, где находился во время боев командный пункт командарма-62 Василия Ивановича Чуйкова.

Но не только в Сталинградской области лечили немцев. Вот какую историю узнал я недавно, и при неприятных обстоятельствах: во мне зашевелился сталинградский оско­лок крупповской стали и пришлось лечь в больницу. По­скольку тема войны невольно вновь возникла, правда, не столько в моей жизни, сколько в моем теле, я спросил заглянувшую в палату профессора Тамару Ивановну Парменову (Аникину), была ли она на фронте.

Доктор Парменова ответила, что на передовой ей быть не пришлось, но некоторое представление о войне она имеет. Перед войной закончила институт, вышла замуж. Из-за того что на руках у нее был младенец, ее направили в госпи­таль тыловой — в город Соль-Илецк. Госпиталь 33—22 предназначался для тяжелораненых и размещался в район­ной больнице.

Однажды группу хирургов и младшего персонала вызвал комиссар госпиталя и сказал, что придется решать новые задачи, на время оставить хирургию: в бывшее родильное отделение привезут не раненых, а больных.

Комиссар знал, что почти все женщины, которых он вызвал, недавно стали вдовами (эта участь не миновала Тамару Ивановну, к тому же у нее умер ребенок), и потому говорил с паузами, все не решался договорить до конца. А речь шла, оказывается, о прибытии транспорта с пленны­ми немцами, больными чахоткой и пеллагрой. Они из Ста­линградского «котла».

Женщины словно окаменели — они не представляли, что им уготована такая пытка. Кроме того, их специаль­ность — хирургия, а о пеллагре, например, они не имели никакого представления: последние случаи пеллагры в СССР отмечались десять лет назад и в медвузах профессора не имели возможности продемонстрировать студентам больных.

Пленные немцы прибыли в ужасном состоянии. У боль­ных пеллагрой была ослаблена умственная деятельность, кожа в экземе. Они ходили под себя, за ними необходимо было все время убирать...

Оказалось, что пеллагрикам необходимо четырехразовое мясное питание, особый рацион требовался туберкулезным.

Соль-илецкие вдовы кормили с ложечки пленных, а по­том брели домой к своему скудному тыловому пайку по карточкам.

— Как вы это выдержали? — сорвалось у меня.

— Чтоб не сойти с ума, я ходила в советское отделение госпиталя и делала операции нашим бойцам. Но и немцев — очень многих — мы вырвали у смерти. Мы победили пел­лагру, в ряде случаев погасили чахотку.

Из-под белоснежного медицинского колпака профессора выбиваются совсем белые волосы. Она улыбается мне и, уходя, повторяет:

— Так что я не была на фронте, не участница войны, просто врач.

На Западе показывали несколько лет назад клеветни­ческий фильм «Врач из Сталинграда». Может, пора немцам сделать иной фильм под тем же названием?

Ефим Иванович Смирнов, генерал-полковник, руково­дивший в годы войны медико-санитарной службой, в своей книге «Война и военная медицина» приводит внушительную цифру — 61 400 коек были армией переданы НКВД для лечения военнопленных. (Управление по делам военно­пленных находилось в ведении НКВД. Вот, оказывается, чем занимались эти страшные чекисты, о которых на Западе наворочены горы клеветы, которых и поныне рисуют с кин­жалом в оскаленных зубах.)

Прочитав эту книгу, я обратился к автору и спросил Ефима Ивановича, что это были за койки.

Генерал-полковник не понял моего вопроса.

Я поймал себя на том, что смотрю в даль Сталинград­ской битвы из глубины еще более отдаленных событий и занимаюсь сравнением несравнимого. Это мы валялись в пыли, в лучшем случае — на окровавленном каменном полу какого-нибудь пакгауза или сарая — без бинтов, без ле­карств, голодные и вшивые. Страшную свалку полутрупов и трупов фашисты именовали ревиром или лазаретом.

Койка — это и есть койка. На ней простыня, одеяло, подушка, и стоит она в палате, как маленькому, разъяснил мне генерал-полковник, очевидно досадуя, что связался с таким невежественным писателем.

Считаю необходимым процитировать один абзац из книги Е. И. Смирнова; вспомнив о шестьдесят одной тысяче четырехстах койках, предоставленных в наших госпиталях раненым немцам, он пишет: «И. В. Сталин проявил особый интерес к организации лечения военнопленных, особенно после окончания Сталинградской битвы, когда среди них было много больных, страдавших дистрофией и сыпным тифом...»