Зеленая брама - [92]

Из землянок выскочили незнакомцы в старых красно­армейских шинелях, наставили на нежданных гостей вин­товки. Начались расспросы, похожие на допрос: «Кто та­кие? Откуда? Зачем пожаловали?» Появление здесь моло­дых людей с неблизкой станции Помошная, да еще с шофером-немцем выглядело почти фантастикой. Ребят повели в село Небеливка. Там выяснилось, что они попали не в тот партизанский отряд, в который рассчитывали попасть. Но им и здесь были рады. Привезенные ими боеприпасы и оружие были очень нужны. Нуждался отряд и в пополнении личного состава. Омрачал всеобщую радость только шофер-немец. К нему отнеслись с подозрением, что вполне объя­снимо. Комсомольцам из Помошной на первых порах пришлось защищать его.

Ну, а дальнейшее известно из документа, копию которо­го прислал Николай Стройков. С начала января 1944 года Ганс Олесцак активно участвует в боевой деятельности партизан. С самодельным рупором выходит он «на перед­ний край» и призывает своих соотечественников бросить оружие, не издеваться над населением, не жечь дома, не умирать напрасно за Гитлера. Впервые услышав взволно­ванную речь Ганса Олесцака, немцы замерли от неожидан­ности, даже стрельбу прекратили. Зато потом каждое его слово встречали ураганным огнем.

Свидетельства Александра Данильченко и Валентины Кривонос, пришедшие ко мне разными путями, совпадают.

   15  января в Небеливке отряд был окружен карателями, имевшими на вооружении пушки и минометы. Шесть часов длился бой, кровавый и неравный.

Олесцак со своей немецко-словацкой командой находил­ся на краю села, в доме Гребенников. Он, как и его това­рищи, не дрогнул перед карателями. Партизаны выстояли в этом бою, но понесли тяжкие потери. Погиб и Ганс Олесцак. Семья Устины Гребенник похоронила его на огороде.

Такова легенда о немце-тельмановце. В ней только про генеральский мундир явная фантазия, а все остальное — правда!

Я побывал в селе Небеливка.

Прах Ганса перенесен теперь в центр села, и конусооб­разное надгробие высится рядом и в одной ограде с брат­ской могилой партизан.

Удалось встретиться со свидетелями и участниками последнего боя. В Небеливке помнят немецкого товарища, говорят о нем душевно, вспоминают всякие житейские случаи, связанные с тем, что Ганс смешно путал русские слова.

Колхозники Небеливки, несмотря на страдания, которые причинили им немцы, резко отделяли от оккупантов Ганса и тех солдат вермахта, которые перешли на нашу сторону и находились у него, как шутили в селе, на перевоспитании. Его называли «наш Ганс», командир партизанского от­ряда не раз говорил ему: «Быть тебе в будущей Германии секретарем комсомола, не забудь тогда пригласить нас в гости!»

Попытки найти семью Ганса в ГДР и ФРГ оказались безуспешными. Некоторые партизаны считают, что все из-за того, что фамилию немца записали неточно — он не Олесцак, а Олесцаух... Возможно...

От Зеленой брамы до Серебряного бора

Телефонный звонок, незнакомыми очень спокойный, дело­витый голос:

— Здравствуйте... Мы тут втроем собрались, все вроде бы ваши побратимы по сорок первому году, по Зеленой бра­ме. Сидим, вспоминаем. Может, присоединитесь к нам? А то ведь завтра разъедемся вновь, когда еще удастся встре­титься?

— А где вы?

— Можно считать, недалеко, возле Серебряного бора. На метро доберетесь, а там встретим.

Я застегивал пальто уже на улице, ужасно спешил, хотя никак не мог себе объяснить, почему так безоглядно и стремительно откликнулся на поздний телефонный зво­нок, на незнакомый голос, оставил недописанной строку, помчался неведомо куда.

Ехал долго, с пересадкой и ловил себя на том, что вы­искиваю взглядом среди замкнутых в кругу своих дум пассажиров таких, которым под шестьдесят. Может, тот вон или этот на опушке Зеленой брамы вырывал зубами чеку гранаты-лимонки, задыхаясь и проклиная Гитлера, бе­жал туда, где, казалось, есть еще узкая щель для прорыва?

Шестидесятилетних мужчин (или около того, плюс-ми­нус) чрезвычайно мало встречается. Тогда я обратил на это внимание впервые и тут же постиг причину: для прохо­дивших срочную службу в 1941 году было наготовлено в Германии слишком много пуль, снарядов и бомб. Кто выжил, тот выжил чудом.

Поплыла в зеркальных окнах вагона станция метро «Полежаевская», и я вспомнил Васю Полежаева, проход­чика, потом бригадира, потом начальника строительства. Его отозвали с фронта, надо было строить новые туннели, а то бы куда раньше его фамилия получила право вопло­титься в названии станции метро. А может, станцию и не назвали бы так...

Вышел, как условились, из первого вагона и сразу узнал своих товарищей по Зеленой браме, хотя, надо полагать, никогда раньше их не видел. А может быть, и шли рядом в тот неудавшийся прорыв?

Все трое отнюдь не громадного роста — поколение, которого еще не коснулась акселерация,— но крепенькие. Время их не согнуло, не ссутулило. Никак не скажешь про таких: старики.

Мы пожали друг другу руки, как будто каждый день встречаемся здесь, на платформе метро, вместе ездим на работу и с работы. Соседи?

Да, мы соседи, только не по Серебряному бору, а по другому лесу, с загадочным названием — Зеленая брама. Мне не зазорно спросить у старых друзей, как их зовут-величают, где они проживают теперь?