Зеленая брама - [20]

Я еще помню, он сказал: «Эта местность так похожа на испанскую... То ли горы, то ли холмы. Чисто, как под Теруэлем...»

Идут цепи автоматчиков, приближаются.

Михмих наклоняется в мою сторону и почему-то шепчет:

— Сейчас увидишь — бой переломится. Только бы у моих выдержки хватило еще минуты на три. Только бы они не побежали раньше времени.

Что значить «побежали»? Вперед или назад побегут?

Местность открытая, все видно.

С левого фланга, опережая цепи автоматчиков, выпол­зают их приземистые танки. Кресты на башнях, на броне отчетливо видны.

Вроде бы и выстрелов нашей артиллерии не слышно, но смотрите, смотрите — один танк, приблизившись к едва намеченным в поле траншеям, задымился. Пламя плохо видно при таком солнце, а дым косматым клоком болтается по ветру, словно какой-то зверь в черной шкуре вскочил на броню.

Потом узнаю, как загорелся первый танк, и еще один, и еще.

Их подожгли, метнув бутылки с зажигательной смесью.

Берлинские газеты с издевкой писали: против танков русские выходят с бутылками из-под молока и вина, на­полненными бензином. Внесу поправку — не просто бен­зином наполняли бутылки, но зажигательной смесью, самодельно приготовленной дивизионными химиками.

Несколько позже, к исходу лета, бутылки с зажигатель­ной смесью стали прибывать из тыла уже как боеприпасы, впрочем тоже изготовленные кустарным способом в какой-нибудь мирной-премирной артели, спешно перестроившей­ся на военный лад.

Насколько я помню, задача состояла в том, чтобы за­медлить пылание и быстрое сгорание бензина; к нему добавляли и керосин и даже деготь.

И танки вспыхивали, и оказалось, что сперва загорается краска, а потом и сталь раскаляется, рвется под броней боезапас.

Но дело, разумеется, не в рецепте зажигательной смеси.

Для того чтобы поджечь танк, красноармеец должен выйти на него — один на один,— почти инстинктивно вы­искать зону, не простреливаемую на таком близком рас­стоянии, но все равно смертельно опасную, увернуться от наползающих гусениц и швырнуть бутылку прицельно, метя в сочленение башни и корпуса или смотровую щель, чтобы запылавшая смесь проникла в утробу машины.

Поединок человека и танка, требующий от метателя невероятной отваги и беззаветности.

Оказалось все-таки, что бутылки из-под молока или вина — грозные снаряды, способные уничтожать танки.

Потом пришлось видеть другие бои и в других обстоя­тельствах, наши танки надвигались на врага, он оборонялся не только артиллерией, бьющей прямой наводкой, но и гранатами, и фаустпатронами. А вот бутылок с зажига­тельной смесью у него не было.

Нечего скрывать, фаустпатроны не раз причиняли нам потери и горе, но я все-таки думаю, что причина отсутствия у немцев столь немудреного оружия, как бутылки с горючей смесью, в том, что не было среди них людей, которые могли бы подойти к танку на три метра и вот так, почти как спичкой, поджечь его. Позже у них появился фаустпатрон. Фаустпатрон — как ни оценивай его — оружие, поражаю­щее на расстоянии и применяемое для стрельбы из-за угла.

В Германии газеты еще высмеивали наши бутылки, а их танкисты на фронте страшились и приходили в отчаяние, увидев в смотровую щель парня в рваной гимнастерке, с проклятием на губах вырастающего перед танком. А в руке его — эта самая высмеянная бутылка.

Бой рассыпается на отдельные рукопашные схватки, на штыковые поединки.

Оказывается, надменный и обнаглевший противник умеет не только наступать. Он бежит трусливо и растерянно, да еще с какими-то жалкими воплями.

Наши контратакуют. Переходят к преследованию.

Не знаю, насколько удается отогнать горных егерей, на километр, может быть, на полтора. Но это возвращен­ные полтора километра территории Союза Советских Со­циалистических Республик, очевидная победа на поле боя, хотя и стоившая немалых жертв.

Санинструкторы эвакуируют раненых. Замечу, что под­бирают не только наших, но и брошенных солдат вермах­та. Они стонут и с нескрываемым ужасом и удивлением смотрят на восемнадцатилетних девчонок (пилотка не может усмирить косы, они приподымают ее, выползают золотыми змеями), склоняющихся над ними.

Наша взяла! Какое счастье, что я видел все своими глазами! Какая статья будет в армейской газете «Звезда Советов»! Но нет, не как газетчик радуюсь я. Это было бы мелко, честное слово. Я видел, как немцы попятились, побежали, откатились!

Противник притих, затаился, лишь изредка пострелива­ет гаубица. Снаряды ложатся беспорядочно.

В эти минуты относительного затишья у людей есть потребность общения друг с другом. Поскольку я человек новый, больше обращаются ко мне.

Положение на этом участке сложилось трудное, но, пожалуй, не труднее, чем на других дорогах отступления нашей армии. Однако в полку атмосфера такая, будто ничего страшного не происходит, воюем, помирать не собираемся. Я заметил и вывел для себя нечто похожее на формулу: «Спокойствие на передовой обратно пропор­ционально опасности».

Мне с веселыми комментариями рассказали интересную историю, которую я тогда записал, хотя надежд на ее опубликование в армейской газете никаких не было. Помню ее и поныне, попробую воспроизвести.

Отступая, мы дошли почти до старой границы. Отход проводился довольно организованно — не только марш, не только контратаки, не только оборонительные и арьер­гардные бои, но и биваки, паузы, кстати, довольно продол­жительные.