Что-то происходилос отцом в последнее время. Он сам на себя не был похож: подолгу смотрел на меня, молчал, не отвечая на простые вопросы, или говорил невпопад. У меня было чувство, что отец никак не решался о чём-то со мной поговорить, видимо, всё откладывал на потом. Хотя нерешительностью никогда не отличался, а с конкурентами в бизнесе был беспощаден.
А вчера он внезапно напился, никогда до этого его таким не видел ― измученным, с помутневшими от выпитого глазами, полными боли и отчаяния. Вечером, вернувшись домой, он схватил меня за воротник рубашки и притянул к себе, хорошенько встряхнув. Я растерялся, не зная, как себя вести, только бормотал: «Па, это же я, Сашка, отпусти, ты мне больно делаешь…»
― Сашка, какой ещё Сашка?
― Обычный, сын твой, забыл, что ли? Не умеешь пить, не берись!
Он удивлённо заглянул мне в лицо, склонил голову набок, как любопытная ворона и засмеялся пьяным смехом.
― Ты что-то путаешь, мальчик! У меня нет сына и никогда не было, отстань! ― он оттолкнул меня с такой силой, что я отлетел к противоположной стене и ударился о шкаф. За стеклом стояли смешные фигурки, привезённые им же мне в подарок. Я в них души не чаял. От удара стекло треснуло и разбилось на множество осколков. К моему ужасу фигурки посыпались на пол ― тонкие, изящные вещицы из фарфора падали, разбиваясь на части.
Это меня добило. В тот момент я не волновался о себе, о своей истекающей кровью руке, о голове, в которой шумело от удара. Застонав, я ползал на коленях по осколкам, стараясь собрать столько лет хранимые подарки отца. А тот смотрел на меня с непониманием и презрением.
― Немедленно брось эту дрянь, разве мужчина должентак себя вести? ― прохрипел он, нахмурив брови. Подошёл ко мне и, взяв за шиворот, как щенка, оттащил в сторону. А потом, потом… со смехом наступал на остатки моей коллекции, наслаждаясь хрустом фарфора под каблуками своих подкованных ковбойских сапог.
Чёрт! Ещё и сапоги напялил, он же их ненавидел и носил исключительно итальянские туфли. Да что с ним случилось? Я поднял голову, с трудом встал на ноги, выпустив из руки последнюю уцелевшую статуэтку, и проорал прямо ему в лицо:
«Ты кто такой? Куда дел моего отца? Он бы никогда со мной так не поступил…»
Закончить фразу я не успел, потому что мощная пощёчина сбила меня с ног, заставив мир вращаться. На миг у меня потемнело в глазах, слышался только раскатистый смех совершенно другого человека. Меня захлестнула волна гнева, сделав вдруг на удивление спокойным. Я встал и пошёл прямо на него. Что-то в моём взгляде этому человеку не понравилось. Он перестал смеяться и отступил назад.
― Эй, парень, ты что это задумал? Разозлился из-за каких-то цацек? Брось…
Ну я и бросил. Просто выкинул вперёд сжатый кулак, чтобы ответить ему на пощёчину, а получилось что-то странное: чёрный сгусток вырвался из моей руки и ударил этого человека прямо в грудь. Как в игре, но только это происходило по-настоящему, потому что человек вспыхнул и исчез. А на полированном паркете на том самом месте, где он только что стоял, осталось чёрное выжженное пятно.
В недоумении смотрел на свою ладонь: она была в полном порядке ― ни раны, ни ожога. Несколько раз сжимал и разжимал кулак, повторяя снова и снова: «Я не хотел, простите меня, я нечаянно»…
А потом меня скрутила такая боль в желудке, что пришлось бежать в ванную, где меня очень долго рвало. Я был весь мокрый, а когда взглянул на себя в зеркало ― сам испугался своего отражения: белое, как снег, лицо с потёками уже подсыхающей крови, в порезах, с такими огромными, перепуганным и несчастными глазами.
Недолго думая, сбросил с себя окровавленную одежду прямо на пол и полез под душ. Не помню, сколько простоял под горячими струями, смывая с себя кровь и собственные слёзы. Наверное, пока ни почувствовал: ещё чуть-чуть, и упаду прямо здесь. Последним усилием воли выключил воду и, кое-как напялив махровый халат, пошлёпал босыми ногами в спальню, оставляя после себя цепочку мокрых следов.
Дальнейшее помню смутно: кажется, плюхнулся на кровать и вырубился. Сил совсем не было, такой слабости ― ещё никогда не испытывал. Утром меня разбудил звонок в дверь. Я взглянул на часы ― было только восемь. Застонав, зарылся с головой под одеяло и решил никому не открывать. Моя слабость почти прошла, но самочувствие всё ещё оставалось паршивым.
Ключ в замке провернулся несколько раз, и я услышал: «Есть кто дома? Нет? А, шайтан», ― и наша приходящая домработница перешла на родной таджикский язык, которого я не понимал. Пошуршав одеждой, раздеваясь в прихожей, она пошла в комнату. Об этом я догадался по её оханью и непонятным выкрикам. Думаю, это были ругательства ― значит, обнаружила разгром в гостиной.
Покрутившись в кровати, понял, что больше не смогу уснуть, поэтому попытался осмыслить произошедшее вчера. Никакого логического объяснения случившемуся на ум не приходило. «Я что, кого-то убил? Да не может быть! Куда делся мой отец и этот, так похожий на него, тип?»
В гостиной гремела ведром, не переставая ругаться, домработница, затем загудел пылесос, а ещё через некоторое время хлопнула входная дверь и такой родной голос позвал меня:
