Удар по голове, потом лестница, которую я пересчитал всеми рёбрами, а что же было дальше-то? Тёмный подвал, где не видно даже собственных рук. Как сюда попал, неужели опять с Чаком и его придурками после школы сцепился? Возможно, не впервые эту глупость совершаю. Но обычно мы потом спокойно расползались по домам, а что б в подвале кого-то запирать ― перебор даже для недоумка, возомнившего себя вторым Чаком Норрисом.
Я сел и провёл рукой по лицу, почувствовав на пальцах что-то мокрое и липкое, похожее на кровь, и спина болела, хорошо ещё, что хоть двигаться мог. А этот тошнотворный запах гари и тихий гул, что же они мне напоминали? Потрескивание дров в костре… Чёрт, да это же пожар! Я закашлялся и, наконец, разлепил словно склеенные веки.
Темнота и языки пламени повсюду, а ещё дым. И то, что казалось тихим потрескиванием, вдруг превратилось в настоящий грохот. Что-то упало прямо за моей спиной, я вскрикнул и подскочил, инстинктивно оглядываясь. И правильно сделал ― это начинала рушиться крыша. Стало очевидно, что никакой это не подвал, просто деревянный дом, а вот то большое светлое пятно напротив ― наверное, выход из него.
Времени на раздумье не было. Я рванулся к этому пятну, задрав футболку и, как мог, прикрыв ею нос и рот; по пути чуть не упал, споткнувшись о чьё-то тело. Рассматривать было некогда. Практически шагнул через порог к свету, но отчаянный плач остановил меня. Совру, если скажу, что не колебался ни секунды. Конечно, ещё как колебался: очень хотелось туда, на свежий воздух, глотнуть немного прохлады, потому что именно в этот момент ощутил, как же здесь было жарко.
Но всё-таки я повернулся на звук плача, и еле разглядел в дыму тряпичный свёрток, лежавший почти у самого порога. Ребёнок в нём уже не орал, а слегка попискивал. Мать, видимо, последним усилием выкинула его ближе к выходу из этого пекла. Я поднял свёрток одной рукой, удивившись его тяжести, а второй, продолжая закрываться футболкой, перешагнул, наконец, через этот чёртов порог.
Мои глаза и так слезились и в тот момент были похожи на щёлочки, дым щипал их немилосердно, на улице же мне пришлось совсем зажмуриться. Столько яркого света и сразу ― это было невыносимо, мне показалось, что внезапно я ослеп. Прижав к себе покрепче притихший свёрток и сделав несколько шагов вперёд прямо так, с закрытыми глазами, столкнулся с явно живым существом, поскольку оно отчаянно ругнулось на неизвестном мне языке и вдобавок, дав мне оплеуху, убежало. Я так и стоял, обалдевший от произошедшего, и слушал удаляющийся топот его ног.
― Какого лешего! Размахался тут руками, сейчас догоню и такого пенделя дам, ― я отчаянно закашлялся, потому что глотнул обжигающего гортань воздуха и задохнулся. На улице было не меньше сорока градусов жары. Пока пытался прийти в себя, меня снова толкнули, а потом ещё, и ещё. Похоже, кто-то бегал рядом и орал, и хоть слов я не понимал, но и без перевода сообразил, о чём тот вопил: «Пожар, пожар!»
Надо было постараться и открыть глаза. Вот только солнечных очков у меня с собой не было. Зачем они мне в пасмурном московском феврале? Я бы сказал, что взмок от мысли, пришедшей мне в голову, но зачем врать-то? И так был весь мокрый с ног до головы: пот струился с меня ручьями, футболка и шорты противно прилипли к телу. И тут мне вдруг стало холодно от осознания простого факта, что всё это ― мало похоже на февраль.
А когда с трудом разлепил-таки веки ― застонал, потому что и на родной город это тоже совсем не походило. Я стоял, сощурившись и заливаясь слезами от слишком яркого света, прижимая к себе тряпичный свёрток, на незнакомой улице, где горели невысокие дома, а какие-то весьма странно одетые люди бегали туда-сюда с криками, пытаясь вытащить из руин остатки своего имущества.
Боже, куда же меня занесло? Я снова раскашлялся, и затихнувший было ребёнок пискнул, напомнив о себе. Вот ещё вопрос ― что мне делать с младенцем? Испуганно оглядываясь по сторонам, заметил в стороне группу то ли невысоких деревьев, то ли сильно разросшийся кустарник, и поплёлся прямо туда, то и дело спотыкаясь на каменистой почве.
