Здесь мой дом - [6]

Делянка была рассчитана так, чтобы расстояние вывозки до штабеля не превышало двухсот метров.

Работали старательно. Правда, поначалу Эйно очень уставал — изматывала пила, ныло плечо от топора, да и по неопытности он делал много лишних шагов по глубокому снегу. Но шло время, и появились навык, расчет. Появилась и слаженность в работе бригады. Меньше стало нравоучительных бесед друг с другом, сократились перекуры.

Сначала за смену втроем заготавливали 20 фестметров, затем 30. А однажды поработали так, что замерили свой штабель и не поверили самим себе. Позвали мастера, тот подтвердил: есть 42 фестметра[3].

— Неплохо для начала, — сказал мастер, пожимая каждому руку, — сто тридцать процентов нормы. Но на других участках выработка еще выше. Догоняйте, парни.

После Нового года морозы стояли небольшие, снег умялся, работать стало легче. Перестали болеть руки, уже не ныло плечо. И постепенно каждый день они стали давать по полторы нормы.

Их хвалили, хотя впереди были все же другие. В Матросах широкой известностью пользовались Валде Паюнен, Иван Корхонен, Эркки Койстинен, приехавшие в поселок раньше Туоми и показывавшие высокие результаты труда. Нередко они рассказывали о своих методах работы на собраниях в конторе, на делянках. Когда черед доходил до Эркки, он краснел, запинался.

— Лошадь у меня человеческая, — говорил он очень серьезно под дружный смех слушателей. — Она мои слова понимает. Я ей за это овса, сенца преподношу: с лета запасся — есть у меня лужок на берегу Шуи. Когда стоим в лесу, армяком накрою. Вечером к ней прихожу спокойной ночи сказать, сенца подбросить. Кнут я как-то потерял, а теперь и не нужен он вовсе, словами команду подаю — она слушается. За мной и моим Веретеном задержки нет, мы еще и вальщикам помогаем. Так-то…

В марте лесозаготовки достигли наивысшего размаха. Не хватало рук грузить тракторные сани, нарушался ритм лесовывозки. Мастер обратился к Эйно. Тому не хотелось уходить из бригады, но если надо, если требует дело, какие могут быть разговоры.

На участке, куда его направили, был только ручной деррик. Двое крутят барабан лебедки, двое зацепляют крючьями бревно и направляют его так, чтобы оно ровненько легло в сани. Если попадалась могучая шестиметровка, крутили барабан вчетвером. Тяжелая, изнурительная работа. Когда сгущались ранние сумерки, зажигали керосиновые фонари, разводили костры и не уходили домой, пока не оставалось ни одних пустых саней. До 120 кубометров в некоторые дни грузили.

Возвращались в Матросы поздно. Эйно наспех ужинал и бежал в красный уголок лесопункта: сегодня курсы русского языка, завтра — технический кружок.

…Отвьюжила зима, дороги пропали, и лесозаготовки замерли. Эйно вместе с бригадой сплавлял лес по Шуе, а когда подсохло, ему на летний сезон выделили трактор, дали двух учеников-стажеров, и начали они корчевать смолистые пни на старых вырубках. А в конце лета на окраине Матросов он чистил поле под огород подсобного хозяйства, возил лес для строящихся жилых домов…

Жилью уделялось первостепенное внимание. К осени во всем поселке — песни, Эйно приходилось то и дело доставать из футляра скрипку, играть на новосельях.

Он радовался за других, всегда улыбался, всегда стремился помочь, если чувствовал, что знает чуточку больше товарища. Однажды уговорил Отто Вяянонена, крепыша, увлекающегося спортивной борьбой, идти к нему в помощники, увлеченно объяснял ему устройство мотора, ходовой части трактора…

К концу лета Эйно все чаще заходил в контору. Молча читал газету, разглядывал плакаты по технике безопасности, на самом деле старался лишний раз попасть на глаза начальству, чтоб не забыли о нем, когда начнется зимняя вывозка леса. Ему хотелось настоящего дела, хотелось возить лес на тракторе.

В конце декабря 1933 года в Матросы пришла радостная весть — в Петрозаводске на товарной станции железной дороги выгружают новенькие гусеничные тракторы Челябинского завода, десять из них выделены лесопункту.

Эйно ремонтировал свой трактор, и в Петрозаводск поехали его ученики Федор Исаков и Матти Пирайнен. Эйно много раз выходил из мастерской, но лишь поздним вечером на дороге загудели моторы, тьму разрезал свет мощных фар.

Утром весь поселок пришел посмотреть на новую технику. Эйно ласково погладил радиатор, притронулся к рычагам управления и вдруг увидел фирменную табличку.

— Ребята, ведь это самая первая партия, всего тридцатый номер! — воскликнул он.

— Значит, понимают в Москве, кто больше всех нуждается в таких стальных богатырях!

— Знают о наших Матросах!

— Конь сил на семьдесят. Какой ему корм нужен? Бензин?

— Лигроин, что-то среднее между бензином и керосином.

Подошли технорук Плотников,  мастера, завгар.

— Ну-ка, трактористы, заводи. Покажите честному народу новый трактор, — сказал мастер Мантере. — Давай, Эйно, чего стоишь.

Эйно взобрался на сиденье, трактор тронулся, но вел себя, как норовистый жеребец. Рядом на сиденье уселся Федор Исаков, прокричал:

— Я с ним тоже сначала намучился! Не грусти, через полчаса обуздаешь коня по всем правилам.

Мотор работал четко, ритмично. Зацепили тросом на буксир два трактора, но двигатель гудел по-прежнему ровно, без надсадного воя, не то что у старого трактора, когда приходилось тянуть чрезмерный груз. Радовался Эйно, но радость эту омрачала мысль: а вдруг не дадут ему новую мощную машину, ведь есть и более опытные трактористы.