Здесь мой дом - [14]

Приехал повидать подкрепление и главный инженер треста «Комипермьлес» Гурьев.

— С такой техникой да с вашим опытом горы свернем. А похоже, что предстоит именно горы своротить — нам дали огромное задание по лесозаготовкам, прямо скажем, небывалое. Правда, в лесу будут работать жители окрестных колхозов, но кто там остался? — женщины да подростки. Мне в обкоме партии сказали: объясни народу — лес нынче важен так же, как снаряды!

Затем пошел разговор о подготовке к зиме, о строительстве ледяной дороги, о ремонтной базе, о реконструкции санного парка.

Эйно со своим давним товарищем Иваном Нива проверили тракторы после перегона, сделали профилактику. Когда работали в кузнице, Эйно заглянул под ветхий навес, где стояли машины местного леспромхоза. Пять тракторов могли еще работать, а три «челябинца» требовали большого ремонта. И Эйно взялся за дело вместе с учениками, решил: пусть познакомятся с устройством машины. Ремонтом занимались до снега, а когда ударили морозы, стали готовить ледяную дорогу. Руководили работой дорожный мастер Мингелев и Туоми.

В леспромхозе теперь насчитывалось шесть настоящих трактористов да столько же учеников. Конечно, этого было мало, значит, техника будет простаивать, значит, план будет под угрозой, значит, придется работать за двоих, а то и за троих.

Колхозники рубили лес еще с лета, и все ждали, когда магистраль подмерзнет. Вывозка началась в ноябре, работали круглые сутки, в две смены по двенадцать часов. У Эйно на тракторе учились два смышленых паренька. Вскоре одному из них, Виктору, исполнилось семнадцать лет. Еркин и Туоми приняли у него экзамен по всем правилам, а назавтра новый тракторист сел самостоятельно за рычаги. Сколько радости было в глазах Виктора, как долго он жал руку Эйно!

— Это только начало, — охлаждал его пыл Эйно. — А вот когда твой трактор в глухом лесу заглохнет, когда руки начнут прилипать к металлу, когда слезы на щеках будут замерзать и ты будешь всех чертей вспоминать, проклиная свою судьбу, но вдруг словно молния озарит тебя, и ты поймешь, чем заболел твой железный медведь, и заведешь его, вдохнешь в него жизнь, тогда считай себя трактористом.

Работали без выходных, выезжали на линию в самые жестокие морозы, в пургу. Рейс любой ценой! — такой неписаный закон был у них.

Эйно вывозил за один рейс двадцать одни сани — двести пятьдесят семь кубометров! И это на слабом газогенераторе. Бензина леспромхозу почти не выделяли — все горючее шло на фронт, и треть тракторов, работавших на жидком топливе, простаивала.

Однажды Эйно зашел к Еркину.

— Послушай, что я надумал. Есть у нас смолокурня, там добывают скипидар и деготь. Так вот, я смешал ведро бензина с ведром скипидара и, по-моему, дельная смесь получилась. Давай попробуем залить ее в пусковой двигатель. Когда-то в Канаде я слыхал про нечто подобное. Ну, а деготь можно вместо автола. Тут, конечно, опасность есть.

— Ты имеешь в виду подшипники?

— Именно. Вот где пригодится опыт, а если хочешь, и музыкальный слух, чтобы уловить, когда двигатель закапризничает…

Сначала все шло хорошо, двигатель работал четко, но когда усилились морозы, трактор нельзя было завести, плавились подшипники.

Однажды Эйно тащил двадцать три санных прицепа. На подъеме трактор забуксовал и мотор заглох. Принялись с учеником заводить машину, провозились около часа — никакого результата. Отдохнули, снова попробовали завести мотор, и тут Эйно понял: случилось то, чего он так боялся — расплавился подшипник.

— Ничего, пою[4], осилим, иначе какие же мы трактористы, черт возьми, — говорил Эйно, отогревая у рта онемевшие пальцы.

— Мороз, дядя Эйно, к полуночи до сорока градусов усилится. Знаете, какие у нас морозы бывают. Пойдемте в поселок, а утром вернемся и начнем все сначала.

— Э нет, так просто мы не сдадимся. Давай беги к Еркину — он знает, что надо делать, даст подмогу. Трактор нам надо к утру на ход поставить, ведь мы дорогу загородили — вывозка остановится. Беги, а я тут костер разожгу, мотор разберу. Не боишься ночью-то?

Но мальчишка был уже далеко. У Эйно в кармане в чистой тряпочке был припрятан запас — четыре ржаных сухаря. Он отломил кусочек, положил за щеку и принялся за работу…

Почти сутки провозились с подшипником. Когда Эйно наконец завел трактор, руки его враз обессилели, ноги обмякли, и он не смог взобраться на сиденье.

Его подсадили, укутали ноги старой фуфайкой, трактор повел ученик.

С того дня у Эйно временами, к непогоде, стали неметь колени, побаливать.

Кабин тогда у тракторов не было, ветер бросал колючий снег в лицо, холодил спину. Эйно приезжал с работы, похожий на снежную глыбу, — мохнатый, белый. Айли жарко топила печь, а заслышав шаги мужа, выбегала в сени, торопливо снимала с него задубевший полушубок, стягивала валенки, развязывала шапку — пальцы у Эйно тоже начинали болеть, теряли чувствительность.

— Как я теперь со скрипкой буду разговаривать, — вздыхал он, разглядывая опухшие суставы.

Но скрипка, как и прежде, пела в его руках. Первый концерт в поселке дали в честь разгрома фашистов у Сталинграда. Не очень сильный оркестр удалось организовать Эйно — домра, баян да скрипка, но все же оркестр. Играли русские песни, украинские, разучили местную плясовую. В зале сидели усталые женщины, худые дети, дряхлые старики. На час-другой они забывались. У женщин, когда звучала музыка, молодели лица — постаревшие, почерневшие.