Завтра, завтра, завтра - [38]

Вслух, однако, он этого не сказал.

– Ну, потому, что она не любит парней, которые назначают свидания всем подряд, – выкрутился он.

– Откуда она знает, что я назначаю свидания всем подряд?

– Тоже мне – секрет Полишинеля. Вокруг тебя постоянно ошиваются разные девчонки да парни. – Сэм помолчал. – По-моему, я ни разу не видел, чтобы ты встречался с кем-нибудь более двух недель. И знаешь, мне кажется, это не самая лучшая мысль – приударить за Сэди. Не потому, что я неровно дышу к ней, а потому, что мы коллеги, верно? И если вы с ней не поладите, это самым плачевным образом отразится на «Итиго». А я бы этого не хотел.

– Ты прав, – согласился Маркс. – Забудь, что я тут наплел.

Сэм преувеличивал, утверждая, что любовный пыл Маркса сгорал за две недели. Обычно он держался у Маркса недель этак шесть. Маркс не мыслил без любви жизни, но, расставаясь со своими возлюбленными, никогда не ранил их чувств. Многие из них и вовсе пребывали в убеждении, что это они порвали с Марксом, и еще долго питали к нему самую дружескую приязнь. Лишь через недели, месяцы, а то и годы их вдруг озаряло: «Х-м-м, а ведь, похоже, это Маркс меня бросил». В общем, стоило Марксу очутиться на Гарвардской площади, как он неизменно натыкался на кого-то из своих «бывших», и «бывшие» радостно кидались ему на шею.

Если Маркса что и заботило в двадцать два года, так это мир, наполненный удивительными людьми и вещами. Его увлекало все, и слово «интересно» неустанно слетало с его губ. Ему не терпелось прочесть интересные книги, посмотреть интересные фильмы и спектакли, сыграть в интересные игры, попробовать интересную еду, заняться любовью с интересными людьми и порой даже влюбиться в них. Ему казалось глупым упускать подобные возможности. В первые месяцы знакомства Сэди уничижительно обзывала его «любвеобильным профаном».

Мир представлялся Марксу завтраком, подаваемым в роскошном пятизвездочном азиатском отеле, – изобильным и необъятным. Кто в здравом уме откажется попробовать ананасовый смузи, жареную свиную лопатку, омлет, маринованные овощи, суши и круассан с ароматом зеленого чая? Все ведь такое вкусное!

Иногда возлюбленные Маркса, все те, с которыми он встречался с первого курса Гарварда, роптали с горькой обидой, что единственная сердечная привязанность Маркса – это Сэм. Да, Маркс искренне любил Сэма, но он и не мечтал затащить Сэма в постель. Он смотрел на Сэма как на младшего братишку. И готов был защищать его ценой собственной жизни.

Сэди – другой коленкор. К Сэди никаких братских чувств Маркс не испытывал. Сэди немного походила на Сэма, но Сэмом не являлась, и оттого Маркса безудержно и неотступно влекло к ней. Обладавшая сложной глубокой натурой, она разительно отличалась от его прочих любовниц и любовников. В ней скрывалась какая-то тайна, богатый внутренний мир. Она интересовала его. Маркс не обольщался, он знал, что Сэди его не переваривает, хотя и недоумевал почему, ведь остальные так любили его! И эта редкостная странность только больше подогревала его страсть. Ему хотелось испробовать, каково это – быть любимым Сэди Грин. Хотелось, чтобы она говорила с ним так же, как говорила с Сэмом. Запойный книгочей, Маркс сравнивал Сэди с книгой, которую никогда не наскучит читать, ибо всякий раз, открывая ее, находишь на страницах что-нибудь новое. Впрочем, вокруг Маркса вилось столько любопытных особ, что он мгновенно, как только Сэм его попросил, выкинул Сэди из головы.

4

Сэди тянула с написанием шторма до середины августа, и с каждым днем груз ответственности все сильнее давил на ее хрупкие плечи. Шторм – визитная карточка «Итиго». Он должен стать поистине незабываемым. И вероятнее всего, ее последней дизайнерской разработкой перед тем, как начнется новый учебный год и они с Сэмом вернутся в институты.

Они прекрасно понимали, что не закончат игру к сентябрю, но боялись даже заговаривать об этом. Работа кипела: они создавали не просто хорошую игру, а игру потрясающую, и из суеверного страха разрушить магическое единодушие, установившееся между ними, наотрез отказывались признаваться даже самим себе, что им ни за что не уложиться в строго отведенные Сэмом временные рамки. Маркс, их добрейший директор, всячески подталкивал их к этой мысли, осторожно намекая, что так или иначе, а им придется совмещать учебу и работу и лучше заранее подготовиться к такому повороту событий. Однако Сэм и Сэди отмахивались от него, как от назойливой мухи. Отгородившись от внешнего мира, они, не разгибая спин, корпели над игрой.

Как и большинство ровесников, двадцатилетняя Сэди никогда не писала сложных графических движков и, естественно, при их разработке столкнулась с непреодолимыми трудностями. Сэм и Сэди мечтали о нежных акварельных красках японской манги. Бегущее дитя виделось им несколько размытым и дымчатым. В дизайнерской документации, описывая бег Итиго (в противоположность ходьбе Итиго), они увлеченно вещали: «По красоте и скорости бег Итиго напоминает коварно накатывающую волну. Бегущее дитя словно бы превращается в морской вал. А дитя подпрыгивающее – в тайфун». Самые ранние попытки окончились крахом, и дитя Итиго скорее походило на блеклое, размазанное привидение, чем на «коварно накатывающую волну». Когда же Сэди удавалось хоть немного приблизиться к желаемому образу, игра чаще всего вылетала из-за внезапного программного сбоя. А стоило Сэди приступить к созданию шторма, как все недостатки ее движка полезли наружу.