Завтра будет поздно - [42]

Вымывшись с дороги и надев новые костюмы, русские эмигранты во главе с Ильичем явились в большой зал гостиницы. Здесь их вновь встретил мэр города.

Зал был празднично украшен. У задней стены висело большое красное знамя.

Первым делом было составлено и подписано «коммюнике», в котором подробно объяснялось, почему, на каких условиях и как русские революционеры проехали через Германию. И только после этого начались торжественные тосты.

Пиршество длилось недолго, потому что поезд в Финляндию уходил в семь часов вечера, а Владимиру Ильичу еще нужно было переговорить с товарищами, остававшимися в Стокгольме. Все пришлось делать впопыхах, на ходу.

На вокзале провожающих собралось много. Некоторые пришли с цветами. Шведы оказались на удивление приветливыми хозяевами, жаль было с ними расставаться. Но что поделаешь? Революция звала вперед.

На рассвете поезд привез русских эмигрантов в небольшой рыбацкий городок Хапаранда. Здесь еще была зима. Морозец пощипывал щеки.

Перенеся, свои чемоданы и узлы к дому для приезжих, путешественники, кто с крыльца, кто с открытой веранды, с волнением стали всматриваться через залив в противоположный берег. Там в полумгле был виден финский городок Торнео, там начиналась территория Российской империи.

Когда чуть посветлело, над зданием вокзала многие приметили флаг, не трехцветный николаевский, а красный! От одного вида реявшего стяга революции перехватывало дыхание, к горлу подступал ком. Сколько пролито крови, перенесено лишений и страданий, чтобы этот флаг так свободно реял над землей!

Там свои, там русские солдаты. Вон они бродят в серых шинелях. Скорей бы увидеться с ними!

А нужно ли спешить? — останавливал голос благоразумия. — Свои-то свои, но по приказу подойдут с винтовками, арестуют и в тюрьму отведут. Ну и пусть! Невозможно больше скитаться по чужим землям. Скорей домой, что бы ни случилось!

В доме для приезжих за небольшую плату можно было согреться чашкой кофе и получить бутерброд с яйцом и соленой рыбой. Но завтракать никому не хотелось. Эмигранты стали допытываться у рыжебородого буфетчика: каким путем здесь добираются до Торнео?

— В такую пору лучше всего по льду. Самый близкий путь, — сказал тот. — В Хапаранде извозчики водятся. Сколько вам надо саней?

— На тридцать с лишним человек.

— Найдем, — заверил буфетчик. — В такую пору лишний заработок и рыбаку не помешает. Пейте кофе, а я сейчас!

Оставив в буфете вместо себя жену, он исчез. Пропадал более часа. Затем к крыльцу стали подъезжать санки с впряженными в них лохматыми крестьянскими лошаденками.

В санки помещались два-три человека с багажом. За посадкой следил сам Владимир Ильич, заботясь, чтобы женщины и дети были хорошо укутаны.

Вскоре на заснеженном льду выстроилась длинная вереница саней. Гриша Усиевич заметил:

— Не хватает красного флага.

Тут же он взял у жены алый платок и, прикрепив двумя концами к альпинистской палке, захваченной из Швейцарии, передал древко Владимиру Ильичу, объезжавшему по обочине всю колонну.

Выкатив вперед, Ильич поднял самодельный флаг и просигналил всем двигаться вслед.

Натянулись вожжи, заскрипел лед под полозьями и… полтора десятка саней двинулись по заливу к последней границе. Впереди мчались сани с красным флагом.

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Только две недели молчал гудок Путиловского завода. И вот однажды рано утром он вновь загудел, призывая рабочих к стапелям, печам, станкам и горнам.

— Слава тебе господи! — обрадованно перекрестилась Степанида Игнатьевна и принялась тормошить внука: — Вставай, Васек, вставай! Наш гудит.

Пока Вася мылся, бабушка поставила на стол стакан дымящегося чая, положила рядом кусок белой солдатской галеты и сбереженный для такого торжественного утра кусочек сахару.

— Другие хоть отдохнули за эти дни, — наблюдая, как внук пьет чай вприкуску, сказала Игнатьевна. — А ведь тебя с Демой дома не удержишь. Люди спят, а вы чуть ли не до утра колобродите.

— Мы же не по гулянкам ходим.

— Да лучше бы веселились, чем с посадскими связываться. А то лежишь здесь и тревожишься, как бы ножом кто не пырнул.

Вася налил второй стакан чаю, но допить не успел: с улицы послышался знакомый стук в стену.

— Вон дружку твоему не терпится! Хоть бы поесть-то спокойно дал.

Вася не стал слушать воркотню бабушки. Отодвинув недопитый чай, он поднялся, схватил шапку, куртку и, на ходу одеваясь, выскочил на улицу.

Дема ждал его хмурый.

— С отцом поругался, — сказал он. — В драку лезет. Не смей, говорит, против Ваньки Быка. Еще, чего доброго, дом из-за тебя спалит.

— И бабка моя ворчит. Не обращай внимания.

— Она у тебя по-иному. А ему церковники в уши жужжат. Если отец узнает, что я в партию вступил, — изувечит. Видно, мне придется, как Фильке, из дому уходить.

В мастерской было холодно и неуютно. Савелий Матвеевич сидел на корточках у наковальни и подсчитывал заготовки.

— Раздувайте горн, — велел он парням. — Живые деньги на земле валяются. Старый заказ еще не сдан, восьми поковок не хватает. До обеда закончим.

Ребята принесли древесного угля, коксу и принялись раздувать горн. Вскоре железные болванки, уложенные полукругом, стали нагреваться.