ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СНЕГ ПАХНЕТ РОССИЕЙ
Каждый день, надев горные сапоги, Ульяновы уходили после завтрака вверх по каменистой тропе в сторону белевших вершин и пропадали там до обеда.
Прежде в этих местах русских никто не видел, поэтому хозяин пансионата, старый горец Чудивизе, внимательно к ним приглядывался.
Ульяновы были уже не молодыми людьми: обоим явно перевалило за сорок. Прибыли они усталыми и бледными, словно долгое время не бывали на свежем воздухе.
Гладкое и круглое лицо Ульяновой порой розовело, точно от внутреннего жара, чуть выпуклые глаза привлекали внимание пристальным взглядом и каким-то неестественным блеском.
Ульянов ничем особым не выделялся, разве лишь огромным выпуклым лбом и большой лысиной. На его скуластом и подвижном лице виднелись глубокие морщины. От карих и очень живых глаз морщины разбегались наподобие лучей и делали их лукаво-веселыми.
Ульянов носил небольшие усы и бородку. Они у него были не русыми и не рыжими, а скорей светло-коричневыми и придавали всему лицу золотистый оттенок.
Одевались русские просто, видно было, что за модой они не гонятся.
В конце первой недели Ульянова пришла к хозяину с просьбой.
— Нельзя ли хоть немного разнообразить стол, а то утром все молочное, обед почти весь на молоке и на ужин — сыр, простокваша, творог. Мы привыкли к мясным блюдам, — сказала она, — а они у вас редкость.
— Так и должно быть, — ответил хозяин. — Если вам кто-либо сказал, что здесь питание иное, то, вас обманули. Чудивизе славится молочным столом! Здесь легочники поправляются и толстеют. У меня все хозяйство приспособлено для этого. Но я не упрямец, если господа захотят, то за дополнительную плату на кухне мы приготовим все, что можно достать во Флюмсе.
Больше русская не говорила о еде. Видно, лишних денег у нее не оказалось.
Ульянов ждал каких-то важных сообщений. Стоило на ослике привезти почту, как он первым направлялся к сумке, быстро просматривал телеграммы, письма, посылки и забирал газеты. И вот однажды, прочитав телеграмму, Ульянов сильно побледнел и молча опустился на ступеньки крыльца.
— Что случилось, Володя? — встревожилась его жена.
— Умерла мама, — сдавленным голосом ответил он. Сразу же Ульянов ушел к себе. В комнате он повалился ничком на постель и не двигался.
Надежда Константиновна села у окна в сторонке. Она знала: утешать его не следует. Чуждый всяким сентиментальным излияниям, он не переносил банальных, пустых слов.
В этот день они не пошли ни обедать, ни ужинать.
Одна беда, как говорят, не появляется, жди другую. Едва Владимир Ильич стал приходить в себя, как обрушилась на него неприятная весть. Рукопись брошюры «Империализм, как новейший этап капитализма», над которой он трудился с утра до вечера, пропала, не дошла до редактора. Видимо, задержана военной цензурой.
А ведь из-за нее они оставили друзей в Берне, перебрались в Цюрих и поселились в не очень удобной комнате у сапожника, чтобы жить поближе к библиотеке. Легальная брошюра, написанная по заказу горьковского издательства «Парус», далась Ленину нелегко: пришлось не только прочитать уйму книг, но еще и хитрить, изощряться, ограничивать себя лишь теоретическим анализом, а замечания о политике делать намеками, чтобы обмануть цензуру.
Напряженная многомесячная работа изнурила его, вызвала бессонницу. Надо было дать хотя бы короткий отдых мозгу. А тут и Надежду Константиновну в городской духоте стала одолевать старая болезнь, которую она небрежно называла «базедкой». Унимал и успокаивал базедову болезнь только горный воздух. Но где взять денег хотя бы на пансион без лечения? В Швейцарии трудно было заработать франки, особенно эмигрантам.
Один из цюрихских друзей вспомнил, что в кантоне Сан-Гален есть недорогой пансионат, но тут же предупредил:
— Туда, обеспеченная публика не едет. У Чудивизе нет никаких услуг, даже комнату надо убирать самим. Но что вы хотите за два с половиной франка в день? Небогатого человека такой дом в диких горах устраивает. С развлечениями там неважно. Верней — их вовсе нет.
— Спасибо, это нас, кажется, устроит, — поблагодарила Надежда Константиновна.
Отослав рукопись об империализме во Францию, они быстро собрались в путь. Уложив в два саквояжа белье, рукописи и книги, они поездом доехали до горного местечка Флюмс, а там, погрузив вещи на ослика, пешком зашагали вверх по горной тропе.
Пансионат Чудивизе прилепился к скалам почти у заснеженной вершины. Публика в нем отдыхала самая простая: ремесленники, служащие кантона, телеграфисты и конторщики железной дороги, старые девы — учительницы, солдат и две девицы без определенных занятий. Из эмигрантов никого не было.
— Архирасчудесно! — обрадовался Владимир Ильич. — Похоже, что мы здесь действительно отдохнем.
В первый же день Надежда Константиновна предложила:
— Володя, давай условимся: в горах ни читать, ни писать, только бродить и набираться сил.
— Полностью подчиняюсь, — согласился он. — Ты права, надо дать отдых мозгу и нервам.
Первые дни он действительно, кроме писем, ничего не читал и не писал. Они вдвоем забирались по кручам почти до самых вершин. Там, среди дикой природы, начиналась полоса иного климата. А главное — веяло чем-то неуловимо родным.
