Завоеватели - [11]

Франсиско похолодел, вспомнив о висевшем у него на спине амулете. Дрожащим, едва слышным голосом женщина отвечала:

— Клянусь пресвятой девой, не отнимала. А амулеты купила на рынке у алжирского пирата.

— Теперь клятвы бесполезны. Ты под пыткой призналась в своем злодеянии. А ты, Мерседес Оливарес, каешься ли в том, что втайне обратилась к вере нечестивых мусульман и вступила в договор с дьяволом и, каждую пятницу вылетала из трубы верхом на помеле?

Женщина заговорила быстро, захлебываясь, как будто в бреду:

— Грешная я, грешная, грешная… У мавров, проклятых мусульман, белье стирала, за коровами ходила. По пятницам нечистое мясо у них жрала. И каждую неделю во сне приходил ко мне сатана. Приходил, приходил, приходил, и деньги показывал, и звал к себе. Помело, помело, помело, чисто метет, высоко летает…

Женщина на минуту остановилась и вдруг заголосила на всю площадь:

— Деточки, мои деточки! Куда вы денетесь без меня, мои милые крошки? Карменсита, Ниэвес, Эрнандо! Сжалься над ними, пресвятая дева! Накажи меня, грешную, проклятую, а их-то за что же? Матерь божия, их-то за что же? Ведь они…

Женщине не дали договорить. Настоятель поднял распятие.

По этому знаку солдаты поднесли к костру горящую, облитую смолой паклю, и дрова запылали. Монахи громко запели похоронный псалом, заглушавший стоны жертв. Высоко к небу взвились языки пламени, а густой черный дым скрыл от глаз и столб и привязанных к нему людей. Скоро середина костра обвалилась, почерневшие трупы исчезли под грудой угля, и толпа стала расходиться. Погибших никто не жалел.

Колдуны и еретики, отступившие от католической веры, должны погибнуть в огне — в этом не сомневался Никто из присутствовавших.

Франсиско тоже в этом не сомневался. Судьба сожженных его мало трогала. Но он решил снять со спины амулет и зашить его в куртку на самом незаметном месте. Через полчаса он уже забыл о казни и весело ходил по улицам, прислушиваясь к разговорам прохожих. А разговоры эти были интересные. Весь город толковал о новом путешествии Колумба и о чудесах открытой на западе Индии. Матросы высчитывали, сколько там можно заработать; оборванные дворяне клялись, что все как один поступят на службу к Колумбу и потом на индейское золото скупят половину Испании; севильские купцы уверяли, что в один год сбудут в новых испанских владениях все товары, завалявшиеся на их складах. А люди понахальней уговаривали менял дать им в долг небольшую толику, — ведь они все, до последнего гроша, выплатят из своих будущих доходов!

Вернувшись на родину, спутники Колумба далеко разнесли сведения о новых странах. О неисчерпаемых богатствах открытых островов рассказывали в каждом кабачке. А так как каждый старался к слышанному прибавить что-нибудь от себя, то из маленьких небылиц слагались сказки. Осторожный Франсиско понимал, что не все в этих россказнях правда. «Но ведь если даже половину откинуть, — думал он, — и то достаточно для бедного человека. Голых дикарей только дурак не победит, и если захватить какое-нибудь индейское княжество, то оно, право, будет лучше, чем отцовская ферма».

Целую неделю ходил Франсиско по городу, выспрашивал бывалых людей. Его не интересовали ни чудесные здания мавританской постройки, ни севильские красавицы, ни костры инквизиции, ни пышные выезды грандов. Он все старался понять — где же эта Индия и как там живут? Колумб говорит, что земля — шар и что если поедешь из Севильи на запад, то попадешь в Индию, а если поедешь оттуда опять на запад, то вернешься обратно. Но, если так, значит на другой половине шара люди ходят вниз головой, как мухи по потолку? А вот Колумбовы солдаты ходили, как обыкновенно. И потом насчет золота: если там так много, зачем было выменивать его у дикарей? Не проще ли набрать целый корабль — и домой?

На эти вопросы Франсиско ни от кого не мог получить толкового ответа. «Поеду сам и все узнаю», решил он наконец и отправился к вербовщикам.

Их было двое. Плутоватые, с бегающими, воровскими глазками, они походили не то на кабатчиков, не то на тех пронырливых писцов, которые толкутся около судов и за один реал строчат прошения неграмотным. Это были как раз те люди, против которых великий адмирал, Христофор Колумб, предостерегал своего ближайшего сотрудника, архидьякона Фонсеку, навязанного ему королем. «Вербовщики должны быть честные, — говорил адмирал, — и должны они набирать отважных солдат и честных колонистов-земледельцев, способных заселить и возделать новые земли». Хитрый архидьякон кивал головой и вспоминал намеки короля Фердинанда. Король, не желавший ссориться со своей супругой, не давал Фонсеке прямых приказов, но по отдельным, вскользь брошенным фразам легко было догадаться, чего он хочет от архидьякона. «Испанская корона дала Колумбу слишком много прав и привилегий, не выгодных для казны», «Сеньор адмирал, пожалуй, не прочь был бы сделаться индейским королем», «Если бы даже нашего адмирала постигла неудача, у нас нашлись бы опытные моряки, способные докончить его дело». Эти фразы, как будто случайно слетавшие с королевских губ, ясно показывали Фонсеке, как он должен выполнять порученное ему дело. В недомолвках Фердинанда, в его хмурых взглядах, в тоне его голоса опытный царедворец прочел приблизительно следующий наказ: «Нужно сделать так, чтобы второе путешествие Колумба кончилось неудачей. Следует набирать самый отъявленный сброд. Нищих испанских гидальго, жадных и завистливых, готовых из-за каждого пустяка устроить бунт, — вот кого нужно послать в экспедицию. Если они и не погубят Колумба, то во всяком случае помешают успеху его затей. Тогда испанская корона лишит обесчещенного адмирала всех его прав и по более сходной цене найдет продолжателей его дела». В этом духе Фонсека и действовал. Выбранные им агенты-вербовщики — дон Диего и дон Алонзо — были мастера на темные дела и с полуслова, без долгих разъяснений, поняли, чего от них требовал начальник.