Завоеватели - [13]
И Охеда протянул Франсиско кошелек с четырьмя золотыми дукатами.
— Это все, что у меня осталось, — продолжал он. — Я сегодня проигрался в карты. Казенные деньги на снаряжение солдат уже истрачены, а тебе надо одеться, приобрести коня и оружие. Но не беда, завтра я устрою тебе заем у знакомого ростовщика.
Охеда сказал, где его можно разыскать, и распрощался. На следующий день, рано утром, Франсиско был уже у своего покровителя. Охеда повел его к ростовщику Хименесу, который согласился ссудить Франсиско под ручательство Охеды сто дукатов, с тем чтобы через год ему было возвращено сто шестьдесят. Под долговой распиской Франсиско поставил крест, а Охеда нацарапал свою фамилию. Через два дня Франсиско был в Кадиксе.
Каждый день расхаживал он по верфям, где достраивались отправляемые в экспедицию корабли. Впервые в жизни видел он эти морские чудовища, которым предстояло пересечь семь тысяч миль водной поверхности и, преодолевая бури, грозы и смерчи, доставить в далекую Индию тысячу с лишним человек. Корабли были широкие, неуклюжие, громоздкие. Капитан и начальники экспедиции со своей свитой помещались в небольших каютах, построенных на носу и на корме, матросы и солдаты ютились в трюме, рядом с лошадьми, ящиками с провизией и товарами. Вмещали эти суда от пятидесяти до двухсот тонн. Самые большие из них были рассчитаны на двести человек солдат и экипажа.
Кораблей было семнадцать. Многие везли только лошадей, а другие — домашних животных, которых испанцы хотели разводить в Индии.
Весь Кадикс был заполнен участниками экспедиции, которые целый день слонялись по набережной, а по вечерам гуляли и пили в кабачках. Настоящих земледельцев среди них было очень мало. Преобладали оборванные дворяне — не то бывшие бандиты, не то бывшие солдаты, — рассчитывавшие поправить свои дела индейским золотом. Большинство из них уже успело прокутить выданное вперед жалованье и перебивалось кое-как. Они должали трактирщикам, обыгрывали в карты простаков, тащили, что плохо лежит, — словом, жили так, как жил Франсиско в Севилье. Многие уже выражали недовольство.
Корпус морского судна XV–XVI века.
— Мы испанские гидальго, — сплошь и рядом раздавались голоса, — а этот Колумб, генуэзский моряк без роду, без племени, пожалованный ныне в чин адмирала и наместника Индии, два месяца заставляет нас торчать тут без дела. Сколько бы золота мы успели за это время набрать!
— Правда, правда, — поддакивали агенты архидьякона Фонсеки. — Если бы нашим начальником был испанский гранд, не то было бы. А от этого выскочки чего же хорошего и ожидать?
Кроме солдат и матросов, в экспедиции было немало и монахов. По приказу высших церковных властей, в Кадикс прислали их до восьмидесяти человек во главе с аббатом (настоятелем) бенедиктинского монастыря Бернардо Бойлем. Они должны были обращать индейцев в христианство, строить церкви и искоренять языческие суеверия. Но в свободное от этих занятий время не возбранялось и выменивать стеклянные бусы и яркие дешевые тряпки на индейские золотые серьги и золотые ожерелья. Монахи тоже слонялись по набережным, а в вечерние часы не брезговали и портовыми кабачками.
За десять дней до отплытия, назначенного на 25 сентября, в Кадикс приехал сам великий адмирал, чтобы следить за последними приготовлениями. Каждый день с раннего утра шел он в доки и осматривал каждый корабль, не упуская ни одной мелочи. Всюду сопровождал его Охеда, которому, как узнал впоследствии Франсиско, было поручено исподтишка наблюдать за Колумбом. Франсиско жадно всматривался в знаменитого человека. Толпа превозносила Колумба как героя, и королева Изабелла и король Фердинанд, совместно правившие Испанией, оказали ему столько почестей! Великий адмирал был высокий человек с большой бородой и длинными, с проседью, волосами. Несмотря на свои сорок семь лет, он держался прямо, ходил быстро, говорил громким и ясным голосом. Его высокий лоб прорезали глубокие морщины — следы мучительных дум и пережитых тревог. Глубоко запавшие глаза горели. Скромная темная мантия с широкими рукавами и покрывавший голову простой черный берет делали его похожим не то на судью, не то на художника. И видно было, что этот человек всеми своими помыслами живет не здесь, в Кадиксе, а где-то далеко, в той великой заокеанской стране, которую открыл его отважный гений.
Когда приехал великий адмирал, недовольные приумолкли. С раннего утра до позднего вечера на кораблях сновали плотники, корабельные мастера, грузчики с тяжелыми ящиками и мешками на плечах.
Наконец все было готово. Накануне отплытия Колумб созвал матросов и солдат и обратился к ним с небольшой речью.
— Вас ждут великие труды, дети мои, — говорил он. — С тех пор как стоит свет, еще не предпринимали люди такого смелого дела. Два, а может быть, и три месяца мы не увидим земли. Два, а может быть, и три месяца нас будут поливать тропические дожди и бросать по волнам свирепые океанские ветры. Нас будет мучить морская болезнь. Мы будем тосковать по близким людям и родным городам, которых нам долго не суждено увидеть. Сегодня, накануне отплытия, подумайте о том, можете ли вы это выдержать. Сейчас еще есть время. Всякий, кто боится плыть со мной, может остаться. Я не буду взыскивать с него уплаченного вперед жалованья. Говорите же, кто идет и кто остается.
