Завоеватели - [12]

Хильзен поднял голову. На мгновение глаза их встретились. Потом Хильзен нарочито зевнул во весь рот.

— Ты, парень, знаешь что, — сказал он. — Ты иди. Мы ведь пленных не берем.

— А мне некуда идти, — сказал Синяка равнодушно и посмотрел на Хильзена так, словно тот был древним доспехом. Потом его глаза снова зацепились за неряшливую повязку повыше правого локтя.

— Ты промой дырку на руке, чудо, — сказал Синяка. — У тебя заражение будет.

— Не учи ученого, — небрежно произнес Завоеватель. — Одо фон Хильзен получал в сражениях раны и потяжелее.

— Это ты о ком? — не понял Синяка.

— О себе, болван, — сказал Хильзен и снова зевнул. — А все же лучше бы тебе было уйти из города со своими… Мы ведь скоро здесь камня на камне не оставим…

Синяка криво дернул плечом.

Над лестницей появилась всклокоченная светловолосая голова Норга. Сделав умильное лицо, он произнес:

— Господин граф! Кушать подано!

Хильзен подошел к лестнице и легонько пнул сапогом макушку Норга.

— Убери башку с прохода, — сказал он. — Не видишь — граф идет.

Норг, возмущенно взвыв, с грохотом скатился вниз по ступенькам.

Вскоре Хильзен уже восседал за столом и вкушал нечто вроде каши, в которой мелькали кусочки плохо проваренной сушеной рыбы. Отставив мизинец, на котором поблескивал железный перстенек, он орудовал огромным, острым, как бритва, ножом, деликатно снимая губами с широкого клинка внушительные холмики каши.

Норг следовал его примеру, однако подобным изяществом манер не обладал и ножом орудовал, как лопатой, деловито посапывая. Хилле Батюшка-Барин запустил в серебряную тарелку свои невероятно грязные пальцы, не прибегая к помощи столовых приборов.

Когда Синяке выдали порцию, он уселся на краю стола и, подобно Батюшке, принялся жадно хватать еду руками, заглатывая куски целиком, по-собачьи. Рыбьи кости трещали у него на зубах. Покончив с кашей, он тщательно вылизал тарелку и обтер пальцы об одежду.

Хильзен пошарил в груде серебряной посуды, надеясь отыскать себе подходящую кружку. Одна показалась ему не очень замызганной. Она вмещала в себя никак не менее пинты и была снабжена откидывающейся крышкой. Сама кружка была сделана в виде бочки, а ее ручка — в виде втрое витого каната.

Хильзен зачерпнул кипятка и тихо взвыл: серебро немедленно нагрелось и обожгло руки. Он поставил кружку на пол. От усталости он уже плохо соображал. Высунув руку в окно, Хильзен нащупал белый флаг, который Завоеватели заметили на подходах к башне, и сорвал его. Обернув серебряную кружку белым флагом поражения, Хильзен принялся с наслаждением пить кипяток. Постепенно он согревался. Ахен завоеван, он, Хильзен, жив, и есть где провести ночь — под крышей и в относительной безопасности. Хильзена неудержимо тянуло в сон.

Косматый Бьярни, подобревший от сытости и удачи, развалился в кресле. Это был настоящий трон — с высокой прямой спинкой и двумя грифонами-подлокотниками из черного дерева. Капитан смотрел, как Синяка облизывает миску. Все, что он слышал о горожанах, — образованных, зажиточных людях, которые построили этот прекрасный город, — к тому же, о людях с БЕЛОЙ кожей, — все это никак не вязалось с диким обликом Синяки.

— Эй, ты! — крикнул Бьярни.

На другом конце стола Синяка поднял голову от тарелки.

— Ты что, сто лет не ел? — спросил Бьярни, ковыряя ножом в зубах. Синяка не расслышал и переспросил, но Бьярни потерял охоту продолжать разговор. У него начал заплетаться язык, и он почувствовал, что пьянеет от сытости.

Хильзен уже спал, приоткрыв во сне рот. Тоддин вынул из ножен меч, поддел белый флаг и направил его в сторону Косматого Бьярни.

— Командир, — сказал он, — этот парнишка говорил, что в башне вот уже несколько сотен лет как не было людей.

Бьярни широко зевнул.

— Так их и не было, — сказал он лениво. — Вон сколько пыли. Следов-то нет?

— Это, конечно, так, — согласился Тоддин. — Но, в таком случае, кто же вывесил в окне белый флаг?

— Призрак Желтой Дамы, — сказал Норг и глупо захохотал.

Бьярни усиленно пытался заставить себя думать и разрешить эту загадку. Он поискал глазами Синяку, но тот куда-то делся. Махнув рукой, Косматый с трудом встал из-за стола. Он обнаружил Синяку спящим возле печки. Рядом с ним, уткнувшись лицом в золу, со пел Хилле Батюшка-Барин. Бьярни потыкал в Синяку сапогом, но парнишка только подтянул колени к животу и пробормотал что-то невнятное. Бьярни плюнул и ушел спать.

Под потолком зала мерцал золотистый свет. Едва заметная тень скользила в легком световом облаке. И такая тоска исходила от бесплотной фигуры старого призрака, что впору было содрогнуться в рыданиях.

Башня Датского Замка наполнилась ровным завоевательским храпом.

— Ну ты, Бьярни, оказался хитрее всех! — прогремел по сонной башне вкусный раскатистый бас. — Какой замок себе отхватил, Завоеватель чертов! Эй, космач, покоритель городов! Бьярни!

По медной лестнице затопали шаги.

— Бьярни! Где ты, старая помойка? Это я, Бракель Волк!

На втором этаже башни глазам Бракеля предстала картина настолько идиллическая, что он едва не застонал от зависти. На лавках, на полу, под столом вповалку спали богатырским сном люди с «Медведя». На их сонные блаженные рожи тошно было смотреть. Разметавшись прямо на каменном полу, оглушительно храпел Норг. Возле остывшей печки, безмятежно подсунув под голову холодную головешку, спал Хилле, завернувшийся в свой просторный плащ. Тоддин Деревянный фамильярно пристроил голову на живот командира. Бьярн и хоть и морщился во сне, но не бунтовал.