Зависть - [84]

Вы оказали мне настоящую услугу.

Хотя двусмысленность этих слов причинила беспокойство Мари и она была встревожена непонятным поведением мужа, все же она испытала минутное облегчение. Она сначала боялась, что Бастьен, уступив грубой неистовости своего характера, мог обрушиться на нее с оскорблениями и угрозами в присутствии сына. А тот мог вмешаться, чтобы защитить мать.

Не разговаривая больше с женой, Жак выпил еще стакан вина и сказал куму:

- Ну что же, старик, поедим холодную бурду из железок. То, что Бог послал, как ты выразился.

- Жак, - отозвался Бриду, все более пугаясь спокойствию Бастьена, - уверяю тебя, что я совсем не голоден.

- А я обжора, - недобро засмеялся Жак, - все очень просто - радость всегда удваивает мой аппетит. Так что в этот момент я умираю от голода.

- Радость, радость, - повторил Бриду, покачивая головой. - У тебя вовсе не радостный вид. - И он добавил, повернувшись к Мари, словно хотел ободрить ее, ибо, несмотря на черствость своего сердца, он чувствовал волнение и сочувствие к ней.

- Все равно, мадам, хоть славный Жак время от времени выкатывает глаза и показывает зубы, но в глубине души он…

- Добрый человек, - закончил Жак, вновь опустошая стакан, - ибо только добрый человек может быть так же глуп, как я. Но я не променял бы этот вечер на 50 тысяч франков, поскольку хочу извлечь из него замечательные прибыли…

Жак Бастьен никогда не шутил насчет денежных вопросов, и эти слова, которые он произнес таким многозначительным тоном, убедили в их скрытом смысле не только Бриду, но и мадам Бастьен, почувствовавшую, как растет ее тайный страх.

В самом деле, притворное спокойствие мужа, который - странное дело - бледнел по мере того, как выпивал все больше и больше, его мрачная улыбка, глаза, в которых блестела какая-то угрюмая радость, когда он смотрел на нее с сыном - все это заронило в сердце молодой женщины тревогу на свой счет. В конце трапезы она сказала Жаку, сделав сыну знак следовать за собой:

- Месье, я устала и немного нездорова, поэтому позвольте нам с сыном уйти.

- Как хотите, - глухо расхохотался Жак. - Когда чувствуешь себя стесненным, удовольствия не испытываешь. Вы его не чувствуете, и я счастлив не больше вашего. Но у меня есть терпение.

При этих колких словах скрывавших, как и ранее им сказанные, какую-то скверную заднюю мысль, Мари, ничего не ответив, встала, и Фредерик, повинуясь взгляду матери, подошел к Жаку и почтительно сказал:

- Спокойной ночи, папа.

Жак повернулся к Бриду, не отвечая сыну, и сказал судебному исполнителю, смерив Фредерика насмешливым взглядом:

- Как ты его находишь?

- Он очень красивый малый.

- Ему скоро семнадцать лет, - добавил Жак.

- Для нас это самый подходящий возраст, - и Бриду обменялся с Жаком понимающим взглядом.

- Спокойной ночи, - грубо ответил сыну Бастьен. Мари и Фредерик вышли, оставив за столом Жака с кумом.

Глава XXXIII

Когда мадам Бастьен и Фредерик, выйдя из столовой, проходили- мимо комнаты для занятий, они увидели Давида, который поджидал их.

Мари быстро протянула ему руку и сказала, намекая на два оскорбления, которые он стоически снес:

- Вы все приносите жертвы ради нас?

Грохот стульев и громкие голоса, доносившиеся из столовой, заставили ее предположить, что муж и Бриду встали из-за стола. Она заторопилась с сыном в свою комнату, сказав с расстроенным видом Давиду:

- До завтра, месье Давид. Я в смертельной тревоге.

- До завтра, мой друг, - пожелал ему Фредерик.

Мари увела сына к себе, а Давид поднялся в мансарду, из которой должен был теперь уйти к Андре.

Едва войдя в комнату матери, Фредерик бросился в ее объятия, с горечью воскликнув:

- О, мама! Мы были так счастливы до приезда…

- Ни слова больше дитя мое, ведь речь идет о твоем отце, - прервала Мари сына. - Обними меня сильнее, чем обычно. Это так нужно и тебе, и мне. Но никаких упреков в адрес отца.

- Мама, ты не догадываешься, о чем он говорил с месье Бриду?

- Когда отец сказал ему: «Фредерику скоро исполнится 17 лет»?

- Да, а он ответил: «Для нас это самый подходящий возраст».

- Я, как и ты, обратила внимание на эти слова, мой мальчик.

- Что он хотел сказать, мама?

- Не знаю, - сказала мадам Бастьен, чтобы успокоить сына. - Может, мы придаем этим словам больше значения, чем они заслуживают.

После минутного размышления Фредерик сказал изменившимся голосом:

- Послушай, мама, хотя ты и желаешь, чтобы я всегда относился с уважением к отцу (я знаю, что обязан его почитать) - хочешь, я скажу тебе откровенно? Если отец задумает разлучить меня с тобой и месье Давидом…

- Фредерик! - испуганно воскликнула молодая женщина, встревоженная решимостью, которую заметила во взгляде сына, - зачем предполагать невозможное? Нас разлучить! Вырвать тебя из-под опеки месье Давида как раз тогда, когда… Нет, твой отец слишком рассудителен, чтобы сделать это.

- Пусть услышит тебя небо, мама, так как, я клянусь, - а ты знаешь, какая твердая у меня воля, - никто не сможет отделить меня от тебя и месье Давида. Я это прямо выскажу своему отцу. Пусть он уважает наши чувства, наши нерасторжимые узы, и я буду благословлять его. Но если он осмелится замахнуться на наше счастье…