Зависть - [41]

Из-за невозможности открыть этот секрет сейчас я спрашиваю себя: живуча ли эта ненависть, постоянна ли она и проявляется лишь при некоторых обстоятельствах или она была только проходящим чувством.

После внимательного изучения лица Фредерика я ясно сохранил его в памяти - выпуклый лоб, твердые очертания подбородка - приводят меня к убеждению, что нет характера более твердого и решительного, чем у сына мадам Бастьен.

Это убеждение тем более обоснованно, что непреодолимая ненависть уже прочно поселилась в сердце Фредерика и спрашиваю себя: из-за каких противоречий он, воспитанный такой матерью, стал жертвой столь зловещей страсти?»

- Но Боже мой, - с живостью сказала Мари, - этот человек, кажется, знает моего сына лучше, чем я сама. Его проницательность меня пугает, так как она заглядывает дальше, чем можно подумать…

- Этот человек много страдал, много видел и много наблюдал - вот в чем секрет его проницательности, - меланхолично заметил доктор.

Мадам Бастьен торопливо продолжала чтение:

«Ты мне говорил, мой друг, что Фредерик вступил в ту фазу, которую ты называешь переходным возрастом, а этот возраст зачастую знаменуется серьезными нервными и физическими переменами.

Может быть, Фредерик действительно находится под действием этого переломного момента. Если это так, то в своем состоянии - беспокойном, нервном, мнительном, предрасположенном испытывать самые сильные чувства, которые внове для него, он выходит за пределы догадок своей матери и здорового влияния, которое она до сих пор оказывала на него.

Действительно, как могли любовь и осторожность мадам Бастьен предохранить от опасности, которую не подозревали ни он, ни она? Нет, она так же, как и ее сын, не ожидала этого резкого вторжения сильной страсти и считала, что все пройдет со временем. Нет, эта мать - такая чистая - не должна себя упрекать за то, что происходит сейчас. Она могла с таким же успехом обвинить себя, если бы ее ребенок заболел корью.

Есть только одно обвинение, которое мадам Бастьен может выдвинуть против себя самой: «Я ослабила в чем-то свой материнский надзор, поскольку не внушаю моему сыну достаточно доверия для того, чтобы он признался в том, какое чувство его гложет».

Боже мой! Я уверен, что до этих грустных событий Фредерик никогда не проявлял недоверия к своей матери…».

- О, никогда! - вздохнула Мари, прерывая чтение, - никогда…

- Вам не кажется, что мой друг немного прав, обращаясь к вам с этими упреками? - спросил доктор.

- Да, - согласилась задумчивая Мари. - Я не буду лукавить с вами, дорогой доктор. Мне нужно было строже выполнять свой материнский долг. Тогда я могла бы помешать или предотвратить несчастье, которое обрушилось на моего сына.

- Для этого нужна была тень сомнения.

- Только слово, дорогой доктор, - продолжала Мари после нескольких минут молчания, - ваш друг видел Фредерика считанные минуты, но этого ему хватило для того, чтобы обменяться с ним колкими словами. Так как его великодушное сердце полно прощения и сострадания к бедному больному юноше, немного утешаюсь этим. Но между его благословенным прощением, которое я не забуду, и его глубоким интересом, выказываемым Фредерику, должна пролегать глубокая пропасть. Этот интерес… Чем мог его заслужить мой сын?

- Конец письма скажет вам все. Но я могу сделать это сейчас. У моего друга был брат много моложе, чем он, единственным горем для которого явилась смерть их отца. Мой друг страстно привязался к этому ребенку. В его уединенной и размеренной жизни это была единственная страсть. Юный брат был в возрасте Фредерика, был красив, как он так же щедро одарен, обожаем, но не матерью, а самым нежным из братьев…

- И что же с ним стало? - поинтересовалась Мари, видя, что лицо доктора омрачилось.

- Своего брата мой друг потерял шесть лет назад.

- Ах, теперь я понимаю! - расстроилась Мари. - Только прекрасные души не ожесточаются от горя, а становятся еще нежнее и отзывчивее.

- Вы говорите правду, - взволнованно подтвердил доктор, - у Давида прекрасная душа.

Все более задумчиво мадам Бастьен продолжала чтение:

«…Я уверен, что до этих грустных событий Фредерик никогда не проявлял недоверия к своей матери, потому что у него не было вины, которую ему надо было скрывать. Тем более сейчас он должен хранить непроницаемость из опасения, что его тайна будет раскрыта.

Поскольку заболевание нам известно, то, как ты говоришь, мой друг, что надо сделать, каковы средства его лечения?

Прежде всего надо узнать причину ненависти Фредерика, добраться до источника этого чувства, чтобы осушить или по крайней мере отклонить его опасное течение.

Это важный секрет, сумеете ли вы его открыть?

Удастся ли вам добиться его доверия?

Увы! Как часто все исходит из доверия или недоверия, ибо это первые чувства, возникающие в результате смутных симпатий или антипатий.

Фредерик всегда любил свою мать, и все же он остался глух к ее мольбам. Почти очевидно, что он никогда не откроет свою пагубную тайну либо из стыда перед ней, либо из опасения, что задуманная месть не удастся ему, если она будет так настойчива и энергична, как, по-видимому, было с Фредериком