Зависть - [23]

Кроме того, ангельская нежность, редкие качества молодой женщины мало-помалу возымели какое-то влияние на Бастьена. Хотя он по-прежнему ворчит, однако стал менее груб и извлекает выгоду из своего полухолостяцкого положения. «Мой друг, - сказал он мне напоследок, - моя жена живет, и я не огорчен этим. Она мила, терпелива, экономна. За исключением денег на содержание дома я не даю ей ни су, и она этим довольна. Она не высовывает носа из фермы и занята только сыном. Если же моя жена умрет, я тоже не стану об этом жалеть, так как ты понимаешь - быть мужем-холостяком означает сдерживать свои желания без пользы для семьи. Итак, будет моя жена жить или умрет - я не стану огорчаться, поэтому я могу сказать, что родился в рубашке».

- А сын? - спросил Давид, все больше заинтересовываясь. - Любит ли он его?

- Бастьен - один из тех отцов, которые утверждают свое отцовство только суровостью, гневом и руганью. В те редкие дни, когда он находился на ферме, хотя и занимался больше скотом, чем своим сыном, всегда находил повод обрушиться на ребенка. Почему так происходит? Потому что г-н Бастьен, если можно так выразиться, совершенно не считается с жизнью жены и сына. И. кстати, в воспитании Фредерика, на которое я ссылаюсь, заключена еще одна из тех чудесных метаморфоз, которые совершила материнская любовь с мадам Бастьен.

- Ты не можешь себе представить, Пьер, - сказал Давид со все возрастающим любопытством, - насколько меня это - заинтересовало!

- А что я тебе сказал? - отозвался доктор и продолжил. - Юная девушка пятнадцати лет, воспитанная так, как я тебе рассказал, получила неполное и довольно примитивное образование. Говоря напрямик, в пору своей свадьбы она была совершенной невеждой. Ум ее, хоть и не был ограниченным, до того времени не слишком проявлялся. Когда она почувствовала, что стала матерью, с ней произошла удивительная перемена. Угадывая всю величину обязанностей, которые накладывало на нее материнство, ставшее отныне ее единственным счастьем, Мари, скорбевшая о своем невежестве, задалась целью изучить за четыре года или за пять все, что было необходимо ей для того, чтобы самой воспитывать ребенка, которого она не хотела доверять никому.

- Это чудо материнской отваги и любви! - воскликнул Давид.

- Ее решение было мужественно выполнено, несмотря на множество препятствий. Так, в пятнадцать с половиной лет Мари Бастьен почувствовала необходимость учиться и взяла себе учительницу. При первых словах об этом проекте г-н Бастьен впал в бешенство. Далекая от того, чтобы уступить, она продолжала настаивать и кончила тем, что между другими превосходными доводами, привела ему доводы об экономичности такого поступка, сказав, что за две тысячи франков в год у нее будет учительница, которая за несколько лет обучит ее всему необходимому для воспитания ребенка, который родится. И продлится это до тех пор, пока ребенку не исполнится тринадцать или четырнадцать лет. Или на ферму придется приглашать учителей из Пон-Бриллана, даже из Блуа, что сделает воспитание ребенка очень дорогим. Произведя расчеты, Бастьен решил, что его жена права и уступил ее желанию. К счастью, Мари нашла в молодой учительнице-англичанке подлинное сокровище знаний, ума и сердечности. Мисс Гариэтт (таково было ее имя) по достоинству оценила этот редкий пример материнской преданности и от всей души принялась помогать исполнению мечты мадам Бастьен.

- Нет, - сказал Давид, взволнованный до слез рассказом доктора, - нет, я не знаю ничего более трогательного, чем эта молодая пятнадцатилетняя мать, ревностно желающая сама обучать своего ребенка и настойчиво стремящаяся к знаниям.

- Что я тебе говорил, мой друг? - продолжал доктор. - Используя свои прекрасные природные способности, которые ярко проявились за четыре года занятий, и продолжая усердно заниматься самостоятельно, а затем со своим ребенком, молодая мать приобрела солидные познания в литературе, истории, географии, стала довольно неплохой музыкантшей, способной обучать сына музыке. Она изучила английский язык и могла бегло на нем говорить и, наконец, научилась рисовать, чтобы и Фредерик мог заниматься рисованием с натуры. Он замечательно усваивал эти уроки - немного найдется детей, которые имели бы более прочные и глубокие знания. Наконец, по своему уму, сердечности, характеру он достоин был материнской гордости и радости, как вдруг с ним произошла странная перемена…

Беседу доктора с другом прервала старая служанка, которая, обращаясь к хозяину, сказала:

- Сударь, пришли вас известить, что дилижанс на Нант будет в шесть часов и нужно уложить вещи г-на Давида Анри.

- Хорошо, пусть их унесут, - ответил Анри служанке, - и прошу вас, передайте, чтобы меня предупредили, когда дилижанс остановится для смены лошадей.

- Да, слушаюсь, - ответила женщина. И добавила с наивным сожалением:

- Значит, вы нас покидаете, г-н Давид?

Затем повернулась к доктору:

- И вы, господин доктор, позволите уехать своему другу?

- Ты слышишь? - спросил д-р Дюфур, грустно улыбаясь, - я не один скорблю о твоем отъезде.

- Поверьте мне, Онорина, - сердечно сожалел Давид, - когда покидаешь такого друга, как Пьер, и отказываешься от гостеприимства, которое ваши заботы сделали столь приятным, то для этого должна существовать важная причина.