Заветные поляны - [11]

Однажды призналась: «Сама не пойму, чего хочу». И начала откровенничать. Видела, он слушает заинтересованно, сочувствует и даже простодушно жалеет. «Завидовать бы надо, — думала она. — А жалеет. Сам-то мало поучился… По семейным обстоятельствам. Вот и довольствуется шоферской работой. Не поучился как следует, вроде и не жил еще, ничего не видел, кроме грязной дороги да станции, кроме глухоманья, ни с кем не общался, знает только грубых лесорубов да молчаливых охотников-медвежатников. И сам в такие же метит, данные для этого имеет». У нее, слава богу, все было. Училась обихоженная, обласканная мамочкой-домохозяйкой. Единственная дочка-ненагдядка в дому… Что ни захочешь — подадут. И в школе ладилось, все предметы легко шли. Особого усердия ни к чему не проявляла. После десятилетки пыталась устроиться на иняз. И папины связи не помогли… Добрый знакомый, приятный на вид человек, ласковый друг семьи, сын папиного сослуживца, сманил ее. Он тогда в техникуме преподавал. Сманил, устроил рядышком с собой, обеспечил средний диплом «короеда»… Весело прошли те годы, весело и беспечно. А что после них осталось? Милый друг семьи увлекся другой… Она же, перессорившись со всеми, вдосталь накричалась на мамочку и покинула родительский дом, поехала искать свою жизнь. Два месяца на юге проболталась и снова с повинной к мамочке. Повинилась, да все равно прежних отношений не получилось. Надо самой пробовать свою жизнь устраивать. Какая должна быть личная жизнь? Раньше думали за девочку Лиду другие, предоставив ей только заботу о своей внешности…

Все это она рассказывала откровенно, ничего не утаивая. И чувствовала, что у самой-то на душе легчает. Он же с грубоватой прямолинейностью сделал вывод: «Издеваешься ты надо мной, что ли… Сама себя разрисовываешь. Не прижимало по-хорошему, вот и блажишь, терзаешься. Заботу тебе надо настоящую, постоянную».

— Угадал. Ой, угадал, голубок-пташечка! — она заливисто захохотала. И была такая необыкновенная, радостная, лучистая даже… Волосы искристым водопадом играли у нее на румяных щеках, на плечах. И смех ее искрился, согревал и звал…

На следующий вечер он нацепил полосатый галстук и долго рассматривал себя перед зеркалом.

Они встретились на реке. Рассказывал о тишине в лесу, о весенних зорях и тетеревиных токах, о синичьем гомоне в березовой роще и соловьиной перекличке возле Черемухового озера. О том, как весной деревья нежно-зелеными вершинами разгоняют легкие облака и реактивники на свежей синеве чертят косые линейки, которые потом розовеют и расползаются. Открыл ей свою тайну: мечту о зеленом доме в центре поселка с окнами на все четыре стороны света, с березами да рябинами вокруг.

Ночью постучал к ней в окно. Сидели на крыльце, говорили обо всем. К нему пришла смелость, и он сделал предложение. Она округлила удивленно глаза, сказала:

— А ты догадливый. Я согласна, конечно. Может, и получится из нас романтическая парочка лесная. Попробуем, соловей.

Эти слова он воспринял как шутку, за которой она пыталась скрыть свое смущение…

3

Свадьба была веселая, богатая. Постарались ребята — товарищи по работе, по общежитию. И новый дом Лешка построил с помощью ребят: по воскресеньям заготавливали лес, рубили сруб. К осени дом был подведен под крышу, оставалось насадить берез и справить новоселье. Но Лида говорила, что новоселье справлять лучше в зимнее время — спокойнее и работы меньше. А Лешка чувствовал себя неудобно перед ребятами. Он настаивал и грозился в любой день привести ораву.

Она удивилась:

— Куда ты спешишь? И так потратились…

А дом-то стоит на виду у всех, высокий, ладный, светло-зеленый. Вот уже березы возле дома появились. Ради всего этого Лешка даже в отпуск отпросился раньше. Правда, была и другая причина: хотелось походить с Лидой по лесам, поводить ее по округе, познакомить молодую помощницу лесничего со своими владениями. Только она неохотно бродила. Отправлялся один, блуждал, любовался, а возвратясь, рассказывал, где что видел, какого зверя спугнул, какие елки, березки да лиственницы растут.

Он особенно остро чувствовал прохладную красоту осеннего леса. И в его рассказах осторожно перепархивали птицы, мелькнув, исчезали. Красными каплями искрилась брусника. Изредка попадались закоренелые холодные белые грибы, облепленные коричневой сосновой хвоей маслята. Рано отшумевшие осины сеяли листья тонко звенящей жести. Если бы на эту красоту смотреть вместе! Но Лида не могла зачарованно бродить по лесу, хотя ей по долгу службы положено было. Она больше отсиживалась в лесничестве или дома.

Как-то завела разговор:

— Давай уедем отсюда…

— Куда? Куда уезжать? У нас тут дом, любимая работа, друзья, родина.

— Вот, вот. Твоя родина, только не моя. Зеленое гнездышко состряпал, в лесу пропадаешь, не за свое дело берешься, тычешься туда-сюда, будто слепой котенок.

— Почему не за свое?! И вообще…

— Подумаешь. Ты, значит, страж лесной к тому же… — Она отошла к высокому резному шкафчику, что подарила ей Савельевна, кокетливо оперлась на него рукой. — Что в лесу толку? Не сад фруктовый.

— Так зачем же…

— Я сознательная! Раз училась — значит еду. Мне все равно, где два года отрабатывать.