Заветные поляны - [10]

— Что такое? — Мальчонка присел над освежеванной головой лосихи. — Это ты убил? Ты убил?!

— Тише!.. — Егорыч распрямился. Поперхнулся, не зная, что сказать.

— Ты лося убил… Тебя посадят в тюрьму! — отчаянно закричал Сергуня и тут же захлопнул рот руками, сжался и заплакал.

Егорыч рухнул на колени, сграбастал мальчонку, прижал к себе… Долго утешал всхлипывавшего сына. Домой нес на руках его, махонького, вконец ослабевшего, и все утешал: «Знаю, Сергуня, что нельзя. Знаю — нельзя…»

…Егорыч обошел всю деревню от первого дома до последнего. Рассказал бабам, как дело было. От имени колхоза просили в районе разрешение на отстрел лося, которого уже не было в лесу. А потом всем миром деньги выплачивали.

3

Егорыч сдавил в нервной руке погасшую трубку. Сгорбился, локтями уткнувшись в колени, сжал виски. А в темноте опять поплыло давнее, незабытое: волки терзают лосиху-мать, а в снегу мечется с перехваченным горлом теленок; огромный лосиный глаз смотрит прямо в душу, молит о помощи, и страх в том глазу, и отчаянье.

Далекий тяжелый взрыв раскатился по лесу за рекой, словно дальнобойная ухнула.

И тут вроде вздох лосиный послышался. Прильнул Егорыч к окну, вгляделся в заречные заросли — никого.

Вышел из избы и побрел по лесу, в котором больше двадцати лет хозяйничает, от коварного зверя, от недоброго человека охраняет. Пошел растерянно, без цели и направления, но невидимая тропка привела его к кладбищу. Посидел возле Лизаветиной могилы. Опять подумал о том, что недавно скончалась Лизавета, а все кажется, что живет он без нее давным-давно.

Потом зашагал к реке. На деревья, на землю опускался туманный вечер. Егорыч прислушивался к каждому шороху. Все надеялся — опомнится, спохватится где-то вдали лосинка и прибежит к нему, чтобы успокоить, порадовать, а то и насовсем…

Он сидел в темноте на берегу возле остановившейся реки, смотрел на притихший лес и ждал.

Зеленый дом

1

Туманная ночь. Издали доносится протяжный шум леса.

Она сидит рядом и тоже слушает этот шум. Хоть бы слово какое сказала или спросила о чем-нибудь. Глаза у нее потемнели. Он знает, что глаза у нее голубые, словно озера в солнечный полдень.

— Здорово застряли?

— Ерунда. Подкопаю — и поедем. — Он выпрыгнул из кабины и хлопнул дверцей. Достал лопату, нащупывал ногами скользкую землю, полез к задним колесам, чтобы раскопать колею. Шарит в грязи руками: камень? Нет — пень. Придется попотеть.

— Чего там? Скоро? — спрашивает она.

— Пень… Ага, поддался! Сейчас поедем.

Он выворачивает разлапистый пнище, копает жидкую, прошитую корнями землю. А потом бросает в кузов лопату и долго моет сапоги.

— Можно ехать. Если еще застрянем, понесу вас на руках до поселка.

— Чего придумаешь?

Фары длинными щупальцами шарят по блестящей развороченной дороге. Лешка достает папиросу.

— А можно не курить? — спрашивает она. Длинные белые волосы ее бегут игриво по плечам. — И пить шоферу не положено…

— Да я малость всего и пригубил, чтобы спать не очень хотелось. — Поглядел на пассажирку внимательно и почему-то смутился.

Глаза у нее темные-темные, а на станции были голубыми…

Колеса простучали по деревянному мостику. Значит, впереди еще овраг с крутыми берегами.

— Вы бы сошли на минутку, — предложил, — через овраг проскочить надо.

Остановился. Открыл дверцу, дотянувшись До ручки, придержал, чтоб обратно не откинулась. Неуверенно, как в колодец, она спустилась с подножки. Недоверчиво спросила:

— А не оставишь меня?

— Я за вами еще раз приеду, — он улыбнулся. — На вездеходе.

И с размаху, на полном газу машина влетела на подъем.

— Где вы там? Не потеряйтесь. Девушка!

— Мне не пройти!

— Перенести, что ли?

Капризно и с вызовом она сказала:

— Еще спрашивает. Я туфли испачкаю.

Взял ее на руки. Легкая какая. На одной руке мог бы до поселка донести. А тут только до кабины. Усадил. Спросил тихо:

— На работу… к нам?

— За счастьем, — обтянула платьем колени, достала из белой сумочки круглое зеркало, посмотрела, смешно скашивая глаза.

Его кольнул этот взгляд.

— Родные здесь?

— Тетя… Только давно не виделись.

— Кто же?

— Савельевна.

— Знаем. В общежитии у нас вроде няни.

Замолчали. Почему-то пропало желание разговаривать.

…Вот и поселок. Темные дома притаились под крылом леса. Только один огонек мигает, словно зовет: сюда, сюда.

— Это меня ждут! Я угадала?

— Только приехали, а вас уже ждут. Меня же никто никогда, наверно…

Поднялись на крыльцо. Зарычала в сенях собака, подбежала, шарахнулась в дверь…

— Кто там? — спросила сонным голосом Савельевна.

— Я это, тетя Варя… Не ждали? Письмо не хотелось писать.

— Господи, а я уж чего только не надумалась!

Загремел засов. Лешка шагнул с крыльца и остановился, прислушался, в избе было тихо.

2

Тропинка петляет по берегу оврага, поднимается на пригорок, за которым под развесистыми березами спряталось приземистое здание лесничества. Он провожал сюда Лиду, когда она, уладив все дела, переезжала со своим багажом. Нес тяжелые чемоданы и все удивлялся: «Зачем ей такая ноша, откуда такие чемоданы, ведь приехала-то с одной сумочкой?»

Лешка пошел торопливее, почти взбежал на пригорок и опять остановился. Из поселка доносились звуки баяна и девичья песня. Дрогнули в небе звезды и замерли. Прислушался, нет ли там в девичьей песне ее голоса. Нет, не было. Она, видимо, трудно привыкала на новом месте, долго не могла найти себе подругу. В клуб не ходила. Вот и встречались то на реке, то в сосновом бору за лесничеством. Иногда осмеливался зайти к ней в маленькую уютную комнату. Она удивлялась: «Опять пришел! Думала, надоело тебе такому деловому скучать с такой ненормальной… Мне ведь все не то да не это».