Завещание - [22]

Шрифт
Интервал

Он похлопал Лаури по плечу, и они вместе приблизились к лежащей телке.

– Осмотри ее и скажи, что с ней. Должно быть, теленок лежит ногами вперед и головой назад, потому что схватки начались у нее еще в обед, но до сих пор ничего не произошло. Наверное, нам нужно попытаться развернуть его.

Это была работа Лаури, но он, странное дело, почти совсем не нервничал, ощущая в себе полную готовность выполнить поручение. Лаури закатал рукава и в успокаивающем жесте положил одну руку на бок Култы, а вторую ввел внутрь нее. Корова едва отреагировала, и Лаури принялся сосредоточенно ощупывать внутренности своей любимицы.

– Да, там что-то есть. Морда, я нащупал морду!

Он взглянул на своего отца, тот тоже заразился его волнением. Они были так близки в этот момент, почти как друзья, единомышленники.

– Проверь, не перекрутилась ли пуповина вокруг шеи!

– Нет, не получается, я не достаю!

– Постарайся, ты сможешь.

Пентти ободряюще похлопал его по спине, и Лаури буквально кожей ощутил возбуждение отца, он и сам чувствовал нечто похожее внутри себя, это странное состояние, словно на грани между жизнью и смертью. Их взгляды встретились, отец ободряюще смотрел на него, но теперь в этом взгляде было что-то еще, похожее на удивление, словно это Лаури теперь был авторитетом и знал куда больше, чем Пентти.

Рубашка со свитером могли помешать ему. Лаури снял их и засунул в Култу всю руку по самое плечо. Он ощупал нос теленка, прошелся мимо его глаз и наконец добрался до его горла.

Все верно, там что-то было, пуповина, как и сказал Пентти. Скользкая и мягкая на ощупь она походила на поливочный шланг, вроде того, из темно-зеленого пластика, что лежал у них в саду.

– Я нащупал пуповину! Она обмоталась вокруг его шеи, папа!

– Просто размотай ее! Ну же!

Лаури осторожно потянул за пуповину и, когда почувствовал, что та поддается, рискнул дернуть чуть посильнее. Ему удалось поднять ее и стянуть вверх, через морду. Должно быть, для Култы все это было очень болезненно или неприятно, потому что она дернулась и инстинктивно отреагировала, лягнув копытами в паре сантиметров от лица Лаури, но промахнулась и задела плечо, оставив на память синяк величиной с куриное яйцо, который он позже имел возможность лицезреть, но в остальном больше никаких повреждений. Он с облечением выдохнул, довольный, что справился с заданием.

– Думаю, у меня получилось, – сказал Лаури.

– Тогда помоги ей вытянуть его наружу, у нее больше не осталось сил на схватки, так что придется нам.

Под руководством Пентти Лаури ухватил теленка за шею и тянул, тянул изо всех сил, но Култа совершенно ему не помогала, просто лежала, совершенно неподвижная и медленно дышала. Очень трудно появиться теленку на свет, когда корова ему в этом не помогает, и лишь спустя какое-то время, с полчаса, наверное, Лаури удалось сдвинуть теленка настолько, что до него сумел добраться Пентти и перехватить у сына инициативу. Благодаря сильным рукам отца дело пошло быстрее, и спустя несколько секунд тело теленка целиком оказалось на полу коровника. Пентти сильно хлопнул его по спине, чтобы активизировать дыхательные рефлексы, как это делают с новорожденными. Лаури прежде уже видел такое, но на этот раз ничего не произошло.

Пентти продолжал хлопать теленка. Удары не прекращались, и Лаури попытался отпихнуть отца, чтобы тот перестал стучать.

– Перестань, ты же делаешь ему больно! – закричал он.

Пентти оттолкнул его. Его глаза потемнели и стали такими же, как у Лаури, совершенно черными из-за расширившихся в ужасе зрачков.

– Теленок ничего не чувствует, – наконец произнес Пентти и покачал головой. – Больше ничего не сделаешь.

У Лаури задрожала нижняя губа, – да что там! – он сам весь дрожал как осиновый лист.

– Но ведь я же спас его! Я размотал пуповину!

Пентти пожал плечами.

– Слишком поздно. Там внутри счет идет на секунды, знаешь ли.

Лаури опустился на колени рядом с мертвым теленком. Ему было ужасно стыдно. Какой из него, к черту, ветеринар? Ишь, размечтался! И откуда только взялось в его голове это бредовое стремление?

Он всхлипнул и внезапно почувствовал, что джинсы его промокли. По полу расползалась темная лужа. Кровь. Это была кровь.

– Папа, у нее кровь! У Култы идет кровь! Мы должны ей помочь!

Но Пентти почти не отреагировал, лишь снова пожал плечами. Лаури увидел, что у отца дрожат руки.

– Нам не спасти ее. Пусть природа доделывает свою работу без нас.

– Но она же истекает кровью!

– Этой корове вообще не полагалось рожать. Она физически для этого не приспособлена. Просто оставь ее в покое, и она скоро уснет навсегда.

И с этими словами отец покинул коровник.

Лаури положил голову Култы себе на колени и нежно гладил ее по носу, проводил рукой по лбу. Так он просидел довольно долго. Солнечный летний день сменился вечером, снаружи стемнело. Никто так и не появился, никто не искал его и не звал по имени. Он долго сидел так, чувствуя, как из его любимой коровы вместе с кровью вытекает жизнь, и при этом никто ничего не делал, чтобы спасти ее. И сам он не мог ничего сделать, чтобы помочь ей. Он мог только гладить ее по морде и тихо плакать.

Уже поздно вечером Лаури услышал, как дверь в коровник отворилась. Пентти, кажется, удивился, обнаружив его в стойле. Чувство взаимопонимания, воспоминания о том, что им только что пришлось вместе пережить, все это куда-то делось, и теперь лицо отца ровным счетом ничего не выражало. Он появился, неся в обеих руках по лопате.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.