Завещание - [19]

В соседней кабинке спустили воду, дверь открылась и закрылась.

Взгляд мужчины, еще совсем недавно вязкий и похотливый, теперь стал суровым и замкнутым, но прежде, чем исчезнуть, он бросил под ноги Лаури сотню шведских крон.

Какое-то время Лаури просидел на холодном кафеле туалета, после чего поднял сотенную купюру с пола и отправился в ресторан, где купил себе стейк с перцем. Поедая его, он ощупывал себя везде, где только можно, пока наконец не сказал сам себе: да, конечно, я чувствую себя грязным, но это только тогда, когда я думаю о том, что произошло, но если я не буду об этом думать, то ничего и не почувствую, да и к тому же этот стейк с перцем чертовски вкусный. Тот же самый способ отвлечься и переключиться на другое он применял в черные моменты в школе и теперь собирался развивать и совершенствовать его дальше.

Когда Лаури снова садился в автобус, стейк с перцем горячим камнем лежал в его животе, и он чувствовал себя так, словно уже начал свое победное шествие, призванное сделать Швецию его собственностью, причем на совершенно особый манер.

Анни знала о приезде Лаури и приехала встретить его на вокзале. Для нее этот день был самым обычным, ничего не значащим деньком. Стояла жара, четыре часа дня – самое жаркое время суток, и на сестре было легкое цветастое платье коричнево-красной расцветки, которого он прежде у нее не видел. Лаури поразило, с какой уверенностью она держится, знает куда идти, не боится движущихся эскалаторов – все вместе это создавало настолько разительный контраст с его собственной неуверенностью, что он поклялся самому себе постараться как можно быстрее обвыкнуться в этом городе. Изгнать из себя того прежнего провинциала, каким он был раньше.

Он следил за сестрой, за всеми ее движениями и бережно откладывал их в памяти, чтобы позже иметь возможность воспроизвести все самому. По натуре Лауре был хамелеоном и имел большой опыт в подражании своим сестрам, сперва Анни, а потом, когда она уехала, Хелми. Пусть даже Хелми была несколько вульгарна, на его взгляд.

Чтобы добраться до их нового дома, пришлось проехаться на метро, потом на автобусе и следом совершить короткую прогулку по залитому палящим солнцем жилому микрорайону на юге столицы с драматическим названием Брандберген^[7].

Брандберген, хотя здесь и жило много финнов, вовсе не походил на гетто. Большинство жителей были родом из куда более цивилизованных мест, чем Анни и Лаури, многие приехали с юга Финляндии, но все равно слышать родную речь, когда идешь в «Темпо» за безвкусным шведским кофе с хрустящими хлебцами, было куда как приятно, пусть даже на других диалектах, неважно.

Квартира Анни оказалась уютной, светлой и очень чистенькой: симпатичные обои в мелкий цветочек и светлый линолеум во всех комнатах, который так легко мыть, черный кожаный диван в гостиной и большая стереосистема на стеллаже из красного дерева. На кухне лежал один из домотканых ковриков Сири, но в остальном – ни малейшего напоминания об отчем доме. Если не считать, что все было чисто и прибрано, как и там.

Анни сварила кофе и накрыла столик на балконе, после чего с заговорщицкой улыбкой выудила откуда-то припрятанную бутылку коньяку и плеснула по чуть-чуть в их чашки.

Они сидели, смотрели на заходящее вечернее солнце, курили и болтали, и Лаури ощущал себя таким свободным, что даже голова кружилась. Наконец-то он оказался там, куда так настойчиво стремился. Анни рассказала ему об одной своей подруге, живущей в том же районе, всего в паре домов отсюда, та работала на пароме и вела там себя настолько по-хозяйски, что запросто могла организовать собеседование для Лаури, если он этого хочет, конечно.

– Я могла бы поднатаскать тебя в шведском и все такое, но на самом деле это не так уж и важно. Достаточно быть просто милым, симпатичным, вежливым и обаятельно улыбаться. Все остальное придет само. Но вот обаяние – с этим надо родиться.

И вслед за этим она чокнулась с ним чашкой с кофе и разразилась смехом.

Лаури нравилось видеть сестру такой. Такой светской и такой счастливой. Он помнил ее замкнутой, постоянно погруженной в себя, но теперь она, казалось, расслабилась, приспустила вожжи, пусть не до конца, но все же.

Он был счастлив, что сестра подпустила его к себе. Пусть и не совсем, но они стали чуть ближе. Это придавало ему ощущение собственной значимости.

Лаури получил работу на судне. Как и говорила Анни, им действительно было неважно, умеешь ли ты что-то делать. Главным было не умение носить тарелки, сервировать блюда, подавать вино и убирать со стола, а то чувство, с которым ты это делал, умение быть в меру дерзким и ловким и при этом радостным и обходительным с гостями. И для Лаури не существовало никаких проблем в том, чтобы быть обходительным с гостями, – да что там, со всеми, кто попадался ему на пути, потому что он еще никогда не чувствовал себя настолько счастливым. Все встреченные им люди казались ему такими интересными и захватывающими только потому, что не походили на него, и он усердно трудился над тем, чтобы перестать быть самим собой.

Он твердо решил стать кем-то другим: не таким, каким был раньше, не таким, каким ему пришлось вырасти. Сын своего отца, но при этом постоянно вызывающий у всех разочарование, – у Пентти уж точно, – с ним никогда не считались, потому что он был не такой, какой был им нужен. Работая же на судах, Лаури никого не разочаровывал.