Завершение проекта Повелитель - [39]

***

– Дай воды попить?

Сивуч без слов протянул мне фляжку. Я сделал два маленьких, малюсеньких глотка, стараясь прополоскать рот и смыть с неба привкус соленой густой крови. В крови я был весь. В своей и чужой. Четверых я порвал. Две убежали, видимо, чувство самосохранения им не чуждо. Пришел я в себя, когда жадно пил кровь из перекушенного горла. И вонючая, слипшаяся от крови шерсть меня совсем не смущала. Ойкнул, отрыгнул клочок шкуры с шерстью и очухался. Обвел взглядом вспаханные телами пески. Ага, кажется все. Затем, пошатываясь добрел до ямы.

– Полковник?

– Ты как? – спросил он, с тревогой глядя на меня снизу.

– Нормально, – ответил я, утирая губы,- снимай штаны, связывай с моими, и ремни наши не забудь связать. Нужно длинную веревку иначе тебя не вытащить. Упора нет.

Вытащить полковника оказалось делом не легким. Жаль. Жаль, что медвежья сила в человеческом облике не сохраняется. А то выдернул бы полковника как редиску с грядки. Ага, а потом бы его крови попил…

Пока я осторожно глотал воду, чувствуя, что если там есть еще один глоток, его надо оставить. Не свинья же я, всю выдуть. Полковник скосил глаза в сторону посмотреть на место сражения. А я скосил глаза на него, чтобы посмотреть на выражение его лица. И не понравилось мне его лицо. Каменное, словно не увидел он ничего. А посмотреть было на что…Помню, как захвачу когтями бок, так кусок шкуры долой вместе с ребром. И что за человек? Ужаснулся бы, удивился, выразил отвращение, я бы все понял. Но он не сказал ничего. Подождал пока я, ойкая от горячего песка, и прыгая на одной ноге, надеваю штаны, пока шнурую ботинки. Пока заправляю куртку под ремень, и завязываю вещмешок. И лишь когда я вдевал в петлю на ремне тесак, он как бы невзначай обронил:

– И зачем тебе тесак?

– В носу ковыряться.

И потянулся бесконечно долгий день. Нога ныла. Надо мной вились слепни и зеленые навозные мухи. Мухи, как известно, липнут к меду и говну. И редко ошибаются. Сладким я вряд ли был, а пах наверное не очень…И кровь. Кровь засохла, а сукровица выступала на ранах. Рваные раны от собачьих зубов. В горячке я их не заметил. А теперь страдал. Было ощущение избитости. Словно незримые псы все еще терзают мою плоть, бередят раны. Лечь бы поспать. Воды напиться и отдохнуть, не двигаться, дать ранам затянуться. Шумит неслышно ветер, перекатывая волны песка. Сорвав колючую ветку какого-то куста, борюсь с духотой и мухотой. Помогает мало. А если честно не помогает вовсе. Уставившись в железо-бетонный затылок полковника, изредка думаю, что он за человек. О чем думает полковник, тайна покрытая мраком. После утрешнего события, несмотря на внешнюю невозмутимость, кажется вот мне, что думает он про меня. Решает что-то. Делает выводы. Хотя, если бы стал меня боятся, не стал бы меня в тылу оставлять, вдруг я и его порву как тех собак? Может и предполагает нечто подобное, но форсу в нем много. Ни за что не сознается.

Вот и гребем мы в полном молчании, бороздим бескрайние пески как корабли океан.

– Ты знаешь, что это была за деревня?

– Не-а.

– Дом, что мы провалились, стоял в Максимовке. Я письмо там одно нашел с адресом.

– Значит, идем правильно. До города примерно километров сем десять по карте.

– А у тебя хорошая память, – обронил полковник.

– Не жалуюсь.

И тут я по инерции втыкаюсь носом в затылок полковника. Сивуч остановился как вкопанный.

– Там что-то впереди.

– Где?

– Вон там,- указывает он пальцем.

Сивуч поднимает бинокль с груди, чтобы лучше рассмотреть черные точки вдалеке.

– Не движутся. Дохлые, или спят?

– Кто?

– Да жуки эти. Скажи, они днем спят?

– Ни разу не видел спящего торка.

– А как ты отсюда увидел? – подозрительно спросил Сивуч, все еще пялясь в бинокль.

– Три точки и без бинокля видно. Значит, торки.

– А почему они по трое всегда ходят?

– А ближе подойдем, у них и спросишь, – ответил я через силу, чувствуя, что силы покидают меня с каждым произнесенным словом, – Шучу. Семья у них такая.

– Много я смотрю тварей в городе…А сороконожки эти ваши как называются?

– Самоходки.

– А какие еще есть?

– Ну слизь есть, такая..она как клей, в нее попал и все. Обволакивает и переваривает.

– Хм…А бухгалтерия, что за зверь?

– Не понял? А где ты такое слово услышал?

– Да ты во сне говорил, что бухгалтерия тот еще гадюшник.

– Вот те раз? Понятия не имею. А что я вообще говорил?

– Да, странные у вас клички. Ты сказал, что дерик сука, премию зарезал, и зубами заскрипел, а потом про бухгалтерию сказал. Она тебе дорога была эта женщина?

– Какая?

– Ну, по кличке Премия?

Мне было страшно неловко. Словно застал меня полковник за чем-то непристойным. Я честно, понятия не имел, о чем шла речь, и о чем это я бредил ночью. Но в глубине души была уверенность, что эти слова что-то значат. Как будто какая-то часть меня была в курсе, только мне забыла сообщить. Смутные ассоциации бродили в голове. Но ничего конкретного к стыду своему, сказать и объяснить я не мог. А Сивуч та еще сволочь, так и знал, что он не все мне про ночь рассказал. Теперь будет меня шпынять, пытая про всякий бред.

***

Пока Андрей спускался вниз по лестнице на чердак, вместе с ним опускалось солнце. Серый сумрак как туман наползал на серый город. Город, давно потерявший свой первоначальный облик и свои краски. Выцвели афиши, облупились вывески, отлетела побелка с домов, что-то обгорело при пожаре. Эту копоть и выщерблины, долго полировал дождь, за долгие дождливые зимы. Часть зданий перекосилось и рухнуло, часть было разрушено. Сквозь трещины в асфальте пробилась трава, выросли деревья и кусты. И они приспособились к городу, зеленели в сезон дождей и сбрасывали листву летом, оставаясь голыми и сухими. Кругом были только пыль, песок и мусор – предметы запустения. И лишь совсем недавно месяц или два, город увидело солнце. Оно осветило его вытянутое и высохшее лицо тысячелетней мумии, с равнодушием смотрящее на изменения в природе. И, наверное, солнце очень удивилось, увидев город, каким он стал, так же как сегодня удивился полковник Сивуч.