Заверните мне луну - [28]

— Простите? — Я была далеко-далеко.

— Мы приехали — Он указал на ресторан.

— Ясно. Здорово.

Я думала о том, сколько раз мне придется произнести «здорово», одновременно пытаясь вылезти из его автомобиля и при этом не потерять достоинство. Это задание я провалила, и мы вошли в ресторан. Заведение было явно вычурным: стены, обитые шелком, множество ламп, белоснежные скатерти, серебряные приборы, свечи, пианист в углу, надменные официанты. Там чувствуешь себя рабочим классом, как выражалась Кло. Я всей душой ненавидела ужинать в заведениях, где персонал внушал тебе, будто делает одолжение, впустив тебя.

Посовещавшись, мы выбрали блюда. Официант, долговязый молодой человек, имеющий вид зубрилы, царапал в блокноте и тяжело вздыхал, выражая свое отвращение по поводу необходимости обслуживать дикарку, осмелившуюся заказать майонез.

— Здесь здорово, сказала я с улыбкой, и у меня заболела челюсть.

— Тебе не нравится, — заметил он.

Встревожившись, я сказала: «Это не так», одновременно осматривая юбку — вдруг к ней прилипла какая-нибудь нитка?

Рон спросил, не желаю ли я пойти в другое место, но закуски уже подоспели, и впервые я начала ощущать, что немного расслабляюсь.

Я взглянула на него через стол. Рон был высоким блондином с квадратной челюстью, широкоплечий — весьма недурен собой. Он оказался не совсем в моем вкусе, но его машина и взгляды, которые бросали на него представительницы прекрасного пола, говорили о том, что мне, видимо, повезло.

Я ловила женские взгляды, изучающие его, а женщины тут же отворачивались к своим неинтересным кавалерам. Я услышала собственный вздох.

— Вам здесь и вправду не нравится, — заметил он, и не ошибся.

Я продолжала утверждать, что все хорошо, но после второго бокала вина и очередного вопроса я уступила. — Немного напыщенно, — смущенно сказала я.

— Знаю, — согласился он. — Я хотел впечатлить вас.

Я улыбнулась от души.

— В таком случае надо думать, что и спортивная машина не ваша?

Он рассмеялся:

— Нет, машина моя. Она вам не понравилась?

— Она неплохая. Но я предпочитаю «вольво». Они безопаснее.

Рон согласился.

Я чувствовала себя, словно школьная учительница, и поэтому извинилась. Он засмеялся, и мы сошлись на том, что свидания вслепую штука нелегкая.

Но выяснилось, что Ричард успел рассказать ему обо мне все, в то время как я не знала о нем ровным счетом ничего.

— Ваш молодой человек. Мне очень жаль.

Я чуть не поперхнулась.

— Спасибо, — выдавила я, и он смутился. Весь его вид говорил о том, что он жалеет о сказанном. Чтобы сгладить неловкость, я объяснила, что прошел почти год и я оправилась. Он сказал, что присутствовал на вечеринке у Энн и Ричарда в честь получения наследства и заметил нас с Джоном. Он осведомился обо мне у Ричарда, но тот ответил ему, что я занята.

— Я вас не помню.

— Что ж, вы весь вечер просидели на кухне, — напомнил он.

— Да, такое не забудешь, — сказала я со слабой улыбкой в надежде на скорейшую смену темы.

— Мне очень жаль, — произнес он снова.

— В таком случае это свидание вовсе не вслепую, — заявила я. — То есть для меня — да, но не для вас.

Рон покраснел.

— Да. Мне понравилось то, что я увидел.

«Твою мать», — подумала я и покраснела. Оскорбившись, я удалилась в туалет. Я вернулась, и вскоре он попросил счет.

— Нам не обязательно встречаться, если у вас нет желания, — сказал он.

— Не обязательно, — согласилась я.

— Но мы могли бы сходить в один ночной джаз бар, — предложил он более радостным тоном.

— Пошли.

* * *

Мы отправились в бар, где я заказала энное количество рюмок, при этом не теряя бдительности и объяснив, что я не алкоголик. Рон в который раз за этот вечер рассмеялся и сказал, что сделает выводы, посмотрев на мое поведение.

— Утешает, — ответила я, и он назвал меня смешной девчонкой. На мгновение я ощутила себя Барбарой Стрейзанд. Он рассказал мне о своем детстве. Оказалось, он родился в Германии, но его родители вернулись в Ирландию, когда ему было два года. Я нервничала и немного пьянела, поэтому решила пошутить насчет арийской расы, о чем тут же пожалела. Однако Рон улыбнулся, и я с облегчением поддержала его. Мы оба согласились с тем, что первые свидания настоящий кошмар. И я призналась ему, что в моей жизни первого свидания не случалось с шестнадцати лет.

— Боже! — сказал он.

— Да, согласилась я и опрокинула очередную рюмку. Он говорил, что до того, как стать адвокатом, играл на гитаре в университетской группе. Я рассказала, что Джон всегда мечтал стать Джими Хендриксом.

— Он играл на гитаре? — заинтересованно спросил Рон. Я рассмеялась и сказала «нет», я спросила, играет ли он сейчас, и он покачал головой. Но сообщил, что любит петь в душе.

— Я тоже, — призналась я.

— Правда? Что вы поете? — спросил он.

— Джеймса Тейлора, — призналась я, чувствуя, что от алкоголя у меня развязывается язык.

— Джеймс Тейлор! — повторил он.

— В Джеймсе Тейлоре нет ничего плохого, — вступилась я. — А что поете вы?

— «Аэросмит», — ответил он.

Я очень долго смеялась.

— «Аэросмит»! Ну и нахал же вы! Так потешаться надо мной!

Он возразил, сказав, что «Аэросмит» — короли рок-н-ролла.

Я же обратила его внимание на то, что эта корона принадлежала Элвису.