Затишье - [31]
У Кости защипало глаза, он поскорее отвернулся, втянул в ноздри воздух. Поручик что-то говорил Наденьке в самое ухо.
Бочаров старался не думать об этом, старался вслушиваться в ливневый шум ночного сада, но ничего поделать с собой не мог. Совсем рядом спит она, сунув ладошку под щеку. Нет, она не спит, она тихонько пробирается по саду, и шорох деревьев скрадывает ее шаги. Лунный свет в окошко меж стволов, тени и бледные полосы. Ее не видно в этих полосах — она в белом, как невеста. Сейчас, вот сейчас легонько стукнет она в раму…
Кто-то постучал. Костя уткнулся в подушку, но стук повторился. Костю — в жар, в озноб.
— Тихо, Бочаров, тихо…
Татарское, скуластое лицо, длинные волосы. Да ведь это же парень, которого видел Костя в библиотеке Иконникова.
— Одевайся, Бочаров. Александр Иванович зовет тебя!
Костя через окно спрыгнул в траву, прикрыл створки.
— Я Ирадион Костенко, — шепотом назвался портняжка. — Да не к воротам, чудной. За мной иди.
Они отодвинули доску в заборе, миновали, спотыкаясь, какие то гряды, вышли на узенькую, стиснутую оградами улицу. Пахло пылью, гнилым, прогорклым. Здесь, наверное, никогда не бывало весны.
— Однако ж ты не трус, — белозубо в темноте улыбнулся Костенко.
— Да я ни о чем не успел подумать…
Шли быстро. Порой навстречу попадались темные фигуры, Одни покачивались, цеплялись за стенки, другие замирали с угрозой. Ирадион держал руку в кармане.
Неожиданно вырос шпиль кафедрального собора, выбеленный луной. Она округло висела над городом в беззвездном небе. Возле дома архиерея и семинарии светло, хоть читай. Но Ирадион свернул в переулок, подполз под забор. Было сыро, что-то налипло на руки. Следом за Костенко перебегая от дерева к дереву, Бочаров очутился под самой стеною дома. Ирадион по пояс стоял в каком-то овале, обрамленном кирпичом, бесшумно отнимал тесовые перекрестья забитого окна. У Кости от возбуждения постукивали зубы.
Они протиснулись в подвал, закрыли за собою лаз. Темень непроглядная. Ирадион нашарил руку Бочарова, потянул. Точкой прорезался свет, портняжка открыл дверь, она оглушительно скрипнула. Узкая лестница вела наверх, на исходе ее стояла свеча. Пыльные запахи подвала сменились жилым духом табака и кухни. Перед Бочаровым был знакомый коридор и дверь в кабинет Иконникова.
Александр Иванович стоял перед входом в халате, радостно разбросил руки, обнял Ирадиона, подал Косте ладонь. Пальцы были сухими, горячими.
— А земля все-таки вертится, — сказал, жестом приглашая в кабинет.
С интересом оглядел Бочарова, потеребил бородку. Движения его, заметил Костя, стали теперь совсем не такими, как тогда, в канцелярии Комарова: нервически резкими, беспокойными.
— Повзрослел, возмужал, — говорил Иконников. — Ну, садись и рассказывай.
Будто заново пережил Костя и пустоту, которая оказалась вокруг после провала организации, и советы старого бомбардира, и разговор с жандармским подполковником. Все было будто вчера.
— Вы, Бочаров, человек впечатлительный, импульсивный, — заговорил Иконников. — Потому и трудно вам выработать в себе умение трезво оценивать обстоятельства. Но это придет, придет… Значит, полковник Нестеровский готовит вас к Мотовилихе, — он улыбнулся глазами, помял бородку. — Я тоже готовлю к Мотовилихе. Обстановка складывается так, что почти беспочвенная моя идея становится реальностью.
Ирадион несколько ревниво следил за разговором, ему, очевидно, хотелось, чтобы Иконников обратил внимание и на него, но Александр Иванович продолжал:
— Жаль, что я ничего не успел. Вам придется начинать почти заново, в изменившихся условиях, когда борьба идей под давлением сверху станет скрытнее, сложнее, а потому и ожесточеннее.
Он оборвал себя, обернулся к Ирадиону:
— Так вот, друзья мои. В Пермь прибыл флигель-мерзавец Мезенцев. Комиссия под эгидой Комарова сложила свои полномочия. В моей библиотеке снова произвели обыск. Конечно, ничего не нашли! Я говорю все это к тому, что следствие все равно с места не сдвинулось и скоро будет закончено. Считайте это советом старшего товарища, завещанием, чем угодно, но я очень прошу вас помнить о следующем. Пока в городе Мезенцев — никаких актов не производить. Пусть жандармы сочтут арестованных за всю организацию.
Протянув руку к полке, не глядя, взял Иконников свежий номер «Губернских ведомостей», глуховато, негромко прочел: «Пермский городской голова, купец Егор Александрович Колпаков и почетный смотритель пермского уездного училища, коллежский асессор Николай Григорьевич Костарев заявили пермскому полицмейстеру, что они, желая оказать посильное участие для охранения благосостояния жителей города Перми и по возможности содействовать мерам, принимаемым правительством, составили капитал в тысячу рублей серебром для выдачи их тому, кто откроет злонамеренных людей, в случае посягательства их на поджог или на расстройства общественного спокойствия подбрасыванием писем и других возмутительных бумаг».
Иконников несколько раз передыхал, в груди у него похрипывало. Теперь он с гадливостью откинул газету.
— На низменных чувствах обывателей… думают сыграть!.. Теперь вы понимаете? В семинарии немало наших людей, немало их и по губернии. Со всеми прекратите связь. Ирадион, ты должен по возможности предупредить… Капитоныча даже не навещай более. Ясно? А вы, Бочаров, ждите: скоро вас позовут. Ко мне приходить впредь запрещаю. Все! Прощайте, друзья мои. Будет великий час, «не пропадет наш скорбный труд и дум высокое стремленье».
Рассказы и повести о наших современниках, о непростом мире детей, о нравственном становлении человека.
Авенир Крашенинников родился в 1933 году в Перми.Окончив семилетку, учился в техникуме, работал прокатчиком на машиностроительном заводе имени В. И. Ленина, служил в рядах Советской Армии; сотрудничал в редакциях областных газет, на радио, в книжном издательстве.Окончил Высшие литературные курсы в Москве. Член Союза писателей СССР с 1964 года.Писать начал с четырнадцати лет. Первое стихотворение было опубликовано в 1953 году в бакинской газете «На страже». Первый сборник стихов — «Песня камских волн» — вышел в Перми в 1959 году.Авенир Крашенинников — автор десяти книг, среди которых документальные повести «Большая родня», «Лично причастен», повесть «Острые углы», роман «Затишье».О трагической судьбе Моисея Югова — славного сына уральской земли, первооткрывателя кизеловского угля, о его побратимах, крепостных крестьянах, об их высокой любви к родине повествует исторический роман «Горюч-камень».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новая книга писателя посвящена теме нравственного отношения человека к природе.
Дивья пещера… Одна из красивейших на Урале, одна из наименее изученных. Обследован и описан пока лишь главный ход пещеры. Но есть у нее еще и другие ходы и нижние этажи. Туда опасно спускаться даже хорошо подготовленной экспедиции. Однажды утром геолог Белугин обнаружил, что его сын Витька со своим приятелем Стасиком Вилюйским отправились в пещеру. Видимо, они попали в нижние этажи. Белугин с проводником Платоном Гридиным бросились на поиски. О карстовой пещере Дивьей и приключениях двух ребят, заблудившихся в ней, рассказывается в этой книге.
В детстве она была Софьей Олелькович, княжной Слуцкой и Копыльской, в замужестве — княгиней Радзивилл, теперь же она прославлена как святая праведная София, княгиня Слуцкая — одна из пятнадцати белорусских святых. Посвящена эта увлекательная историческая повесть всего лишь одному эпизоду из ее жизни — эпизоду небывалого в истории «сватовства», которым не только решалась судьба юной княжны, но и судьбы православия на белорусских землях. В центре повествования — невыдуманная история из жизни княжны Софии Слуцкой, когда она, подобно троянской Елене, едва не стала причиной гражданской войны, невольно поссорив два старейших магнатских рода Радзивиллов и Ходкевичей.(Из предисловия переводчика).
Роман «Серапионовы братья» знаменитого немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана (1776–1822) — цикл повествований, объединенный обрамляющей историей молодых литераторов — Серапионовых братьев. Невероятные события, вампиры, некроманты, загадочные красавицы оживают на страницах книги, которая вот уже более 70-и лет полностью не издавалась в русском переводе.У мейстера Мартина из цеха нюрнбергских бочаров выросла красавица дочь. Мастер решил, что она не будет ни женой рыцаря, ни дворянина, ни даже ремесленника из другого цеха — только искусный бочар, владеющий самым благородным ремеслом, достоин ее руки.
Мрачный замок Лувар расположен на севере далекого острова Систель. Конвой привозит в крепость приговоренного к казни молодого дворянина. За зверское убийство отца он должен принять долгую мучительную смерть: носить Зеленый браслет. Страшное "украшение", пропитанное ядом и приводящее к потере рассудка. Но таинственный узник молча сносит все пытки и унижения - и у хозяина замка возникают сомнения в его виновности. Может ли Добро оставаться Добром, когда оно карает Зло таким иезуитским способом? Сочетание историзма, мастерски выписанной сюжетной интриги и глубоких философских вопросов - таков роман Мирей Марк, написанный писательницей в возрасте 17 лет.
О одном из самых известных деятелей Белого движения, легендарном «степном волке», генерал-лейтенанте А. Г. Шкуро (1886–1947) рассказывает новый роман современного писателя В. Рынкевича.
«На правом берегу Великой, выше замка Опочки, толпа охотников расположилась на отдых. Вечереющий день раскидывал шатром тени дубравы, и поляна благоухала недавно скошенным сеном, хотя это было уже в начале августа, – смутное положение дел нарушало тогда порядок всех работ сельских. Стреноженные кони, помахивая гривами и хвостами от удовольствия, паслись благоприобретенным сенцем, – но они были под седлами, и, кажется, не столько для предосторожности от запалу, как из боязни нападения со стороны Литвы…».