Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул - [112]

Все снова были живы! Неужели это было лишь галлюцинацией? Возможно ли, чтобы происшествие с отравленным поясом привиделось мне в тщательно продуманном сне? На миг мой взволнованный ум готов был поверить даже в это. Но когда я опустил глаза, то увидел у себя на ладони волдырь от веревки городского колокола. Значит, все это действительно правда. И перед нами воскресший мир, вмиг подхваченный мощной волной жизни. Я смотрел за окно и повсюду видел движение – причем, к моему удивлению, жизнь продолжалась в том же ритме, что и до остановки. Я оторопело смотрел на игроков в гольф. Неужели они могли продолжать свою игру? Да, один из них сделал первый удар, а еще несколько человек на площадке явно торопились к лунке. Жнецы дружно возвращались на поле. Молодая нянечка шлепнула одного из своих подопечных и принялась снова толкать коляску вверх по склону. Все беззаботно подхватили нить своей жизни именно там, где упустили ее.

Я сбежал вниз по лестнице. Дверь в зал была открыта. Я услышал во дворе голоса моих товарищей, их громкие возгласы удивления и поздравления. Как же мы смеялись, покачивая головой, когда собрались все вместе, и как госпожа Челленджер в порыве восторга расцеловала нас, перед тем как броситься в крепкие объятия супруга.

– Но не могли же они спать! – воскликнул лорд Джон. – Черт возьми, Челленджер, вы же сами не верите, что все эти люди спали с открытыми глазами, окоченевшими ногами и жуткой усмешкой смерти на лице!

– Такое могло происходить только в состоянии каталепсии[171], – сказал Челленджер. – До сих пор такое явление случалось крайне редко, и его всегда принимали за смерть. При каталепсии падает температура, дыхание останавливается, сердцебиение становится неощутимым – в общем-то, это и есть смерть; единственное отличие в том, что состояние это преходящее. Но даже человек самых широких взглядов, – здесь он прищурил глаза и самодовольно улыбнулся, – вряд ли мог бы представить себе подобную вспышку каталепсии вселенского масштаба.

– Можете называть это каталепсией, – отметил Саммерли, – в конце концов, это всего лишь название и мы знаем о ее последствиях так же мало, как и о последствиях яда, ставшего ее причиной. Несомненно одно: отравленный эфир стал причиной временной смерти.

Остин, сгорбившись, сидел на подножке автомобиля. Это его кашель я слышал сверху. До этого он молчал, но сейчас, оглядывая машину, принялся что-то бормотать себе под нос.

– Юный болван! – ворчал он. – Глаз да глаз за ним, ничего нельзя оставить!

– Что случилось, Остин?

– Масленки открыты, сэр. Кто-то решил побаловаться с машиной. Полагаю, это мальчишка-садовник, сэр.

Лорд Джон виновато улыбнулся.

– Я не знаю, что со мной, – продолжал Остин, неуверенно вставая на ноги. – Кажется, произошло нечто странное, когда я мыл машину. Помню, как я ударился о подножку. Но клянусь, что я никогда не оставил бы открытыми эти краны в системе смазки.

Изумленному Остину вкратце рассказали о том, что случилось с ним и нашим миром, объяснив заодно и причину утечки масла. С глубочайшим недоверием он слушал о том, как любитель вел его машину, но особый интерес вызвал наш короткий рассказ о спящем городе. Мне запомнились его слова, которые он произнес, дослушав до конца.

– Значит, вы были рядом с Английским банком, сэр?

– Да, Остин.

– Вы были возле банка, где хранятся все эти миллионы, когда все вокруг спали?

– Именно так.

– Эх, не было там меня! – простонал Остин и снова продолжил уныло мыть машину из шланга.

Внезапно раздался шорох колес по гравию. Старая повозка остановилась у самой двери дома Челленджера. Я увидел, как из нее вышел молодой человек. В следующий миг служанка, взъерошенная и смущенная, словно ее только что разбудили от глубокого сна, подала на подносе его визитную карточку. Взглянув на нее, Челленджер засопел от ярости, и его густые черные волосы, казалось, начали подниматься дыбом от злости.

– Газетчик! – засопел он, а затем с пренебрежительной улыбкой добавил: – С другой стороны, это нормально, что весь мир торопится узнать, что я думаю о происшедшем.

– Вряд ли репортер приехал именно за этим, – сказал Саммерли, – поскольку он отправился в путь в этой повозке еще до того, как все произошло.

Я тоже посмотрел на карточку: «Джеймс Бакстер, „Нью-Йорк монитор“, корреспондент в Лондоне».

– Вы поговорите с ним?

– Ну уж нет, увольте.

– Но, Джордж! Вам стоит быть более тактичным и добрым по отношению к другим людям. Вы ведь определенно кое-что вынесли для себя из того, что нам пришлось пережить.

Челленджер только цокал языком и упрямо качал большой головой.

– До чего ядовитое племя, верно, Мэлоун? Худший паразит в современной цивилизации, легкая добыча для шарлатанов и помеха для уважающего себя человека! Сказали ли они обо мне хоть одно доброе слово?

– А вы о них сказали? – ответил я вопросом на вопрос. – Пойдемте, сэр, этот человек проделал долгий путь, чтобы встретиться с вами. Уверен, что вы не станете ему грубить.

– Что ж, – проворчал профессор, – вот вы и пойдете со мной и сами с ним поговорите. Я заранее протестую против столь нахального вмешательства в мою личную жизнь. – Вразвалку следуя за мной, он продолжал что-то глухо рычать себе под нос, словно выведенный из себя мастиф.