Засунь себе в задницу! - [24]

Отцовство предназначено для того, чтобы сделать из мальчиков «Мужчин», изо всех сил сопротивляющихся любой пассивности, голубизне и желанию быть женщиной. Каждый мальчик хочет подражать матери, быть ею, слиться с нею, но папа запрещает: это он — мать; это он с нею сливается. Поэтому он говорит мальчику напрямик или окольно: не будь «девчонкой», веди себя как «Мужчина». Обосравшийся от страха и «уважающий» отца мальчик слушается и становится совсем как отец: образцовым «Мужчиной», всеамериканским идеалом — благовоспитанным гетеросексуальным болваном.

Под влиянием отцовства женщина сама становится мужчиной — зависимой, пассивной, одомашненной, животной, кроткой, неуверенной, ищущей поощрения и защиты, трусливой, приниженной, «почтительной» к власти и мужчинам, скрытной, малочувствительной, полумертвой, банальной, серой, традиционной, расплющенной и абсолютно презренной. Папина Дочурка, всегда зажатая и запуганная, суетливая, неспособная к аналитическому мышлению и объективности, ценит Папочку, а затем и других мужчин, несмотря на подспудный страх («уважение»), и не только не способна разглядеть пустое место за претенциозным фасадом, но принимает на веру самооценку мужчины как высшего существа, то есть женщины, а себя полагает существом низшим, то есть мужчиной, которым она, спасибо Папочке, и является.

Именно распространение отцовства, продиктованное ростом изобилия, потребного отцу для процветания, усугубляло оглупление и упадок среди женщин в Соединенных Штатах с 1920‑х годов. Связь процветания с отцовством привела в основном к тому, что «образование» получают лишь неправильные девочки, а именно, «привилегированные» девочки из среднего класса.

Влияние отцов, в общем и целом, заключается в том, что все общество разъела ржавчина мужественности. У мужчины талант Мидаса наоборот: все, чего он касается, превращается в говно.

Подавление индивидуальности, животность (одомашнивание и материнство) и функциональность

Самец — всего лишь набор условных рефлексов, неспособный на свободомыслие; мужчина неотделим от программы, которую ему задали с детских лет, полностью зависим от своего прошлого. Его первые впечатления связаны с матерью, и с раннего детства он привязан к ней. Мужчина никогда не поймет окончательно, что он не часть своей матери, что он — это он, а она — это она.

Его острейшая нужда — слушать мамочкины советы, прятаться под крыло, быть предметом ее обожания (мужчины требуют, чтобы женщины восторгались тем, от чего самих мужчин воротит, — мужчинами), и, будучи совершенно телесным, он жаждет проводить все время (что не проводит во «внешнем мире», тупо доказывая себе, что он не пассивен), предаваясь истинно животным радостям — поесть, поспать, посрать, отдохнуть и чтобы мама приголубила. Пассивная, пустоголовая Папочкина Дочурка, всегда ждущая одобрения, поглаживания по головке, «уважения» от каждого ходячего ведра с помоями, легко превращается в маму, бездумную обслугу для удовлетворения физических потребностей — чья утешительная рука вечно лежит на усталом обезьяньем лобике, кто подбадривает мелкое самомнение и готов пожалеть ничтожного, — то есть в грелку с сиськами.

Низведение женщин до уровня животных в самой отсталой части общества — в «привилегированном, образованном» среднем классе, отстойнике человечества, где Папочка самый главный, — зашло так далеко, что они кайфуют от родовых мук и в середине двадцатого века в самой развитой стране мира валяются с чавкающими у груди детками. Однако вовсе не ради детишек «эксперты» учат маму, что она должна торчать дома, опустившись до животного состояния, но ради Папочки; сиська — чтобы он мог за нее подержаться; родовые муки — чтобы он получил свой кайф вместо мамы (он полумертв и нуждается в ужасно сильной стимуляции).

У превращения женщины в животное, в мамочку, в мужчину имеются не только практические, но и психологические основания: самец — лишь представитель вида, легко заменяемый на любого другого самца. Мужчина не обладает внутренней индивидуальностью, которая коренится в том, что интригует, увлекает извне, в том, что нравится. Полностью поглощенные собой, способные воспринимать только свое тело и физические ощущения, мужчины различаются лишь степенью и манерой защиты от собственной пассивности и желания быть женщиной.

Женская индивидуальность, чье существование он остро осознает, но не способен ни понять, ни воспринять, ни постичь эмоционально, пугает, беспокоит его, наполняет завистью. Поэтому он отрицает индивидуальность в женщине и по-прежнему определяет людей через его или ее функции и пользу, отводя себе, разумеется, наиглавнейшие функции — врача, президента, ученого, — обретая таким образом если не индивидуальность, то идентичность, и пытается убедить себя и женщин (особенно ему удается убеждать женщин), будто функция женщины — вынашивать и растить детей, а также ублажать, утолять и раздувать эго мужчины; будто ее функция такова, что ее может заменить любая другая женщина. На самом же деле функция женщины — понимать, кайфовать, любить и быть собой, никем не заменимой; мужская же функция — производить сперму. Теперь у нас есть банки спермы.