Застенчивый порнограф - [64]

Он перестал спать, когда вернулся из Одера. Он лежал с открытыми глазами и думал о том, что случилось. От фотомодели они избавились вполне благополучно. Но его беспокоила пропавшая пленка и окровавленный платок, который тоже подевался неизвестно куда. Ему не раз приходило в голову сходить к священнику или психиатру, чтобы облегчить тяжкое бремя. Он старался изо всех сил получить достаточно доказательств по делу о педофилии, которое еще не закончил. Он потерял сон. Неделю спустя позвонил Себастиан, он сказал, что нашел пленку. Ну, не то что нашел, но знает, у кого она.

— И у кого же? — Виго попытался говорить спокойно.

— У одного мальчишки. У Симона. Я уверен, что пленка у него. Каждый раз, когда я заговариваю с ним, он строит невинную рожу. Делает вид, что не может говорить. Думаю, он что-то видел. Во всяком случае, он знает, где она.

— А кто этот парень?

— Приятель моей племянницы.

— Так возьми эту пленку.

— Мальчишка не хочет говорить.

— Вообще не хочет?

— Он не произнес ни словечка.

— Я приеду. А что с твоей племянницей? Нашли ее?

— Нет, мы ее не нашли. Не знаю, имеет ли она к этому отношение.

— Я приеду и помогу тебе найти ее.

Но на следующий день Себастиан позвонил снова:

— Он исчез.

— Кто?

— Мальчишка.

— Мальчишка тоже исчез?

— Да.

— Так ты не нашел его?

— Нет.

— А пленку?

— Тоже не нашел.

Виго положил трубку.

Ночью после второго звонка Себастиана он лежал на диване и пил женьшень. Он вспотел, все тело горело. Он думал о своем положении, листая какие-то рапорты: прочел критическую заметку шефа полиции. А перед глазами у него то и дело возникала картина: темная улица и убегающий мальчишка.

Через несколько дней он позвонил Себастиану и попросил прислать ему фотографию мальчишки.

— Она вернулась, — сказал Себастиан.

— Кто?

— Моя племянница.

— Вернулась сама?

— Да, она была у своего дяди в соседнем городе. У чокнутого старика.

— Она знает что-нибудь?

— Судя по всему, нет. Я хорошенько проучил ее. Но она не сказала ни слова. Думаю, о пленке она ничего не знает.

— Узнай точно.

— Ладно.

— И пришли мне фотографии.

Неделю спустя на столе у Виго уже лежала фотография худенького светловолосого паренька. Виго закрывал глаза, он видел перед собой темную улицу и убегающего мальчишку, а потом открывал глаза и изучал лицо на снимке. Это успокаивало его. Теперь он знал, кто этот мальчишка. Изучая его лицо, сжатые губы и ясный взгляд, он почувствовал, что понимает, чего не хватает этому парню, и что он, Виго, в состоянии направлять его. В эту ночь ему снился счастливый сон. Он купался в солнечном свете, и перед ним возникали разные картины. Но вот перед ним возникло лицо мальчика. Солнце убрало с его лица все тени, и Виго узнал его. Это был паренек из Одера. Симон. «Кто это?» — спросил он солнце. «Это ангел доброй смерти», — ответило солнце. «Я умру?» — спросил он с улыбкой. Солнце молчало. Воцарилась тишина. Тишина и яркий свет. Виго смотрел на мальчика. Внезапно ему захотелось протянуть руку и погладить его по щеке.

Он думал о Пии, представил себе, что она уже приехала, а он стоит в ателье и собирается фотографировать ее. Сделать невинный снимок. На ней прелестное белое платье. Но мысль о невинных мотивах будоражила его. Она должна приехать через три дня. Он будет фотографировать ее, спать она будет в комнате для гостей, по утрам завтракать вместе с ним. Он не мог заснуть. Лежал ночью с открытыми глазами. Стоило ему сомкнуть веки, как он припоминал то, что считал давно забытым: тропинка, пещера, игрушечный автомобиль, который ему купил отец. Его мозг был архивом давно забытых образов и предметов. Он лежал с открытыми глазами, а перед ним мелькали спичечные коробки, следы ног, незнакомые лица… Он лежал и ждал, что эта невероятная память потеряет силу и иссякнет. Он был уверен, что скоро будет нечего вспоминать, ведь он успеет вспомнить все на свете. Он пошел в ванную, проглотил снотворное и снова лег в постель. Утром он чувствовал себя измученным, и за завтраком его сморил сон, которого он так и не дождался ночью.

Наконец Пиа приехала. Она вошла с чемоданом в руке, восторженно улыбаясь. Улыбалась она точно так же, как ее мать, способность замечать все до мелочей может уничтожать. Он взглянул на нее, и в тот же момент она была уничтожена. Пиа этого не заметила и продолжала восторженно улыбаться, но он уже сжег ее пейзаж — горный хребет, равнины и реку. Она была иссушена, выжжена, мертва. Он улыбнулся, закрыл лицо руками и заплакал. Тале протянула ему носовой платок и сухо спросила, не пьян ли он.

— Я просто рад видеть вас у себя.

Тале и Пиа улыбнулись. Он предложил им чаю. Они сидели в кухне, ели пшеничные лепешки, пили чай, болтали о плохой погоде, которая должна была наступить, но не наступила. Он рассказывал им забавные истории. А потом пожаловался Тале на свою бессонницу, и она обещала привезти ему в воскресенье вечером, когда приедет за дочерью, какой-нибудь травяной настой. Он рассказал им и про Виктора Маса, известного кинопродюсера, которому раньше принадлежал этот дом, — Виго объяснил, что Мае делал фильмы в рамках дозволенного и был в П. респектабельным гражданином. А в этом доме он пытался обустроить фотостудию, чтобы снимать сцены в стиле классической порнографической эстетики а-ля Делакруа и Дурье и пикантные сцены в буржуазных домах. Виго приходил сюда вместе с инспектором для проверки, но все было в порядке. Мае оставался вне подозрений. Но вскоре оказалось, что почти невозможно найти фотографов, способных делать снимки в старой манере. Дела у Маса шли плохо, и через полгода он решил закрыть ателье. «Тогда я связался с ним, — объяснил Виго внимательно слушающей его девушке, — и купил этот дом по дешевке». Он рассказал ей также о расположении комнат и о камерах слежения. Дом был построен в строгом функционалистском стиле, с белыми внутренними стенами и белоснежными полами, меблировка поражала своей простотой. Мае приобрел дом с двумя оснащенными фотостудиями и лабораторией. Он установил систему слежения, позволяющую продюсеру держать под постоянным контролем деятельность сотрудников. Виго засмеялся. Это оказывало на Маса успокаивающее действие. Ему нравилось сидеть на втором этаже и видеть на экранах все, что происходило в других комнатах.