Застава - [8]

— Пусть их похоронят на холме…, — начал было Харан, но маг вдруг сдавил его предплечье.

— Нет, — сказал Энвальт. Голос его был так слаб, что Харан пришлось наклониться пониже, чтобы расслышать слова мага. — Тела… надо отнести к моей палатке. Еще возьмите сухих листьев из мешка — того, что с красной тесьмой — посыпьте вокруг тел. И накройте их чем-нибудь, чтобы птицы не расклевали…

— А зачем это? — рискнул спросить Атли, но Харан так зыркнул на него, что боец поспешил удалиться. Впрочем, Харан тут же сам повторил вопрос солдата, повернувшись к Энвальту.

— Не сейчас, — мотнул головой Энвальт. — Потом объясню. Просто проследи, чтобы они сделали, как я сказал, хорошо? А теперь оставь меня, мне нужно отдохнуть…

* * *

Висевший над болотами густой утренний туман едва начал рассеиваться, а бойцы Харана уже давно были на ногах, готовые в любой момент занять свои места. Отовсюду слышались шуршание выделанной кожи, приглушенное позвякивание кольчуг и пластин доспехов, скрежет точильных камней.

Дозорные сообщили, что в течение всей ночи лигиррийцы не проявляли никакой активности — впрочем, заметить что-либо в густом тумане было непросто.

Начался третий день обороны. Харан с трудом верил в то, что им удалось продержаться столько времени — при таком-то соотношении сил! — но он практически не сомневался в том, что этот день будет последним. От его и без того слишком маленького отряда уцелело всего около восьмидесяти человек, причем больше половины из этих восьми десятков составляли лучники и пращники. И сегодня ему придется с этой горсткой людей принять последний бой… Хотя дело даже не в том, что их осталось так мало. К вечеру третьего дня солдаты должны были заплатить страшную цену за ту поистине нечеловеческую стойкость, которую им дал эликсир Энвальта. Но вряд ли кто-то из них протянет до вечера — лигиррийцы наверняка сломят сопротивление раньше.

Харан тяжело вздохнул. Наверное, это было глупо — продолжать сдерживать лигиррийский отряд, потому что битва у Города Ста Владык уже должна была начаться. Можно отойти, спасти уцелевших бойцов… Но как знать — вдруг лигиррийцы все же успеют добраться до Города, вдруг их уменьшившийся наполовину отряд, появившийся на поле брани к концу битвы, станет той соломинкой, что ломает спину верблюду, тем перышком, что может склонить чашу весов победы? Да и какой толк? Воины все равно умрут от действия эликсира… Так не лучше ли будет, если они умрут здесь, забрав с собой как можно больше врагов?

Завернувшись в тяжелый и уже начинающий отсыревать плащ — пусть бы ледяной демон Ирли побрал эти туманы! — Харан подошел к защитным частоколам. Прошлым вечером бойцы по мере сил и возможности подлатали рогатки, а сейчас заканчивали разбрасывать «ежи», пару мешков которых ни свет, ни заря привез подмастерье кузнеца из ближайшей деревни. Парень сказал, что в деревне закончился запас железа, и без того невеликий, а значит, больше «ежей» кузня выдать не сможет. Но больше-то им и не понадобится…

Взмахом руки Харан подозвал подмастерье. Парень подбежал, утирая рот мозолистой рукой — солдаты потеснились у костра, шлепнув парню в миску два черпака жирной каши, и тот быстро «приговорил» нехитрое угощение.

— Хватит рассиживаться… Дуй в деревню, и скажи, чтобы уходили в лес. Мы здесь долго не продержимся…

Парень кивнул и отвел глаза, видимо, прекрасно понимая, что кроется за словами «мы долго не продержимся».

— Наши уже все ушли — и мои тоже: и сестра, и мамка уже в лес подались. Только я и оставался в кузне…, — глухо сказал он. И вдруг с жаром добавил: — А можно… можно я с вами?

Харан покачал головой. Толку от крестьянского паренька будет мало, а жизнь погубит… А его руки понадобятся после войны, когда надо будет страну из руин поднимать.

— Нет… Возвращайся к своим. Там ты нужнее будешь. И без возражений.

Парень повернулся было, чтобы уйти, но Харан остановил его.

— Погоди… Как тебя зовут?

— Накки. В деревне кличут Накки-кузнец.

— Возьми вот это, Накки.

Харан снял с левой руки браслет, по внешней стороне которого угловатым имперским шрифтом шла надпись «За верность». Два таких браслета — на втором, что остался на правой руке Харана, была надпись «За честь» — свою первую награду, Харан получил много лет назад, вскоре после того, как сам встал под знамена, и попал на Септимов вал, где их легион сдерживал натиск степняков. Это были простые железные браслеты, грубовато откованные и покрывшиеся многочисленными царапинами, но для Харана они были дороже всех других наград, которые он получал. А теперь он отдал этот браслет парнишке из маленькой деревушки — отдал для того, чтобы память о нем, Харане из Альнари, Харане Рыжем, не исчезла бесследно…

— Теперь ступай.

Проводив парня взглядом, Харан подошел к костру. Бойцы заканчивали завтрак. Одни поели быстро, обжигаясь горячим варевом, но другие ели не торопясь, словно растягивая удовольствие от нехитрой пищи. Шуток не было совсем. Оно и понятно — солдаты знали, что едят в последний раз.

Но не все сидели, погруженные в невеселые думы. Харан встретился взглядом с Огирном, полусотником. Тот медленно облизал щербатую деревянную ложку, почерневшую от времени, и улыбнулся Харану. В глазах его читалось безмятежное спокойствие — как и большинство ветеранов, Огирн был фаталистом, и верил, что нить его жизни оборвется только тогда, когда это станет угодно Лунным Сестрам, небесным пряхам. А раз от него ничего не зависит — так какой прок в волнении? Ведь изменить что-то не в его силах.