Заслон - [85]

Ребята знали: после калмыковского «вагона смерти» Сарра болела туберкулезом. Дни девушки были сочтены. Кто-то, поерошив лохматые волосы, буркнул, что и он бы не отказался, да вот не знает, как воспитывать…

— Ой, уморили! — будто не поняв серьезности минуты, залился смехом Булыга. — Да кто же нам с вами доверит детей? А ну выше чубы! Давайте думать, чем мы можем быть полезны на данном этапе? Тут скорее нужна наша мускульная сила!

Заговорили о воскреснике в пользу голодающих, о разъяснительной работе в школах. Вениамин подытожил:

— И чтобы все присутствующие, все, кто состоит на учете, вышли, как один. Это будет смотром наших сил. Ясно?

Все ответили, что ясно. Секретарь Центрального райкома РКСМ Шура Рудых тут же попросил Алешу выступить в школе второй ступени, которую, по старой привычке, все еще называли «Алексеевкой». Алеша сразу же согласился.

Когда на следующий день он поднялся на сцену светлого актового зала, зал был переполнен. В первых рядах сидели учительницы и очкастые учителя. Дальше, до самой задней стены, волновалось море светловолосых и темных голов девушек и ребят. Алеша не готовился к выступлению, но речь его лилась легко и свободно, когда он говорил о том, что волновало его в данную минуту. Он шагнул к краю сцены и сказал:

— Друзья! Знаете ли вы, какой страшный голод царит в Советском Поволжье? Губительные суховеи и засуха превратили там землю в бесплодный пепел. Наша молодая, еще не окрепшая Страна Советов не в силах вырвать из костлявых рук голода 25 миллионов простых, как мы с вами, русских людей… — Лицо юноши горело. Он простыми, доходчивыми словами рисовал страшные картины народного горя и в то же время неотступно думал:

«Это ничего, что здесь половина буржуйских детей. Не станут же они жить прошлым, а дорога в будущее только с нами. Сегодня мы находим общий язык, завтра нас сблизит общая работа. Так стираются грани, так…» — Усилием воли он отогнал эти мысли и закончил, слегка повысив срывающийся от волнения голос:

— Мы, молодые, мы, сильные телом и духом, с чистыми сердцами и помыслами выйдем завтра на воскресник. Этими вот руками, — Алеша поднял над головой свои тонкие руки, — мы заработаем деньги. и отдадим их голодающим детям. Пусть хлеб, купленный на наши трудовые рублевки, вернет отчаявшихся к жизни. Пусть среди нас не окажется баричей и равнодушных. Пусть ни один из нас не останется в стороне от этого святого дела. Пусть никого не станет потом мучить совесть, что он…

— А зачем? — раздался из глубины зала презрительно-холодный вопрос.

— Что ты сказал? Повтори, я не расслышал! — приказал Алеша. Стало тихо, и в этой тишине зловеще прозвучал чей-то ехидный смешок.

— Итак… — сказал Алеша.

— И совсем не так, — передразнил его кто-то из задних рядов. Алеша поднял гневные глаза, но голос его прозвучал спокойно:

— Кто хочет говорить, пусть выйдет сюда и открыто скажет, чем он недоволен. — В ответ затопали и замяукали в темном коридоре. Широкая стеклянная дверь с шумом распахнулась, насмешливый и злобный голос прокричал, должно быть, в рупор:

— Пускай их Совдеп кормит! Совдеп! А не наша демократическая республика! Нам и самим мало. Понял, комса?! И убирайся…

Высокий, грузный математик Боголюбов встал и шагнул к двери, но в коридоре было уже пусто. Он вернулся на свое место, неся в руках измятую географическую карту. Худощавая «англичанка» с седеющими волосами быстро-быстро вертела в пальцах тонкий батистовый платок. Смуглолицый географ Иванов тщательно расправлял взятую у математика карту. Тишина вдруг прорвалась бешеным хохотом и свистом. «Один, совсем один, — с горечью подумал Алеша, — а они беснуются, как спущенная свора».

— Эй, вы, трусы! — крикнул он. — Поднимитесь сюда и станьте со мной рядом, перед лицом честных людей. Ну, кто смелый не под лавкой, выходи!

Тоненькая девушка, со светлой косой, в коричневом, гимназическом платье, шла по проходу и не спеша поднялась на сцену. На нее смотрели с удивлением.

— Да, они трусы, — сказала она звонким голоском, — и они привели на подмогу своих дружков, не имеющих никакого отношения к нашей школе.

— Правильно! — крикнули из зала. — Гоните чужаков!

Несколько парней, пригибаясь, чтобы не видно было их лиц, побежали к выходу. Их провожали не очень лестными эпитетами. Стало шумно и весело. Боголюбов поднял опущенную голову. Только вчера его, первого из учителей города, приняли в партию большевиков, и он только что мучительно размышлял, как бы помочь этому славному юноше. Боголюбов был заика, и, когда волновался, речь его становилась невнятной. Он встал, подошел к столу, открыл портфель, вынул из него разграфленную бумагу и своим размашистым почерком открыл список идущих на воскресник. Следом за ним расписался географ. Историк Телятьев с присущей ему галантностью уступил первенство дамам: чопорной англичанке и словеснице, внучке знаменитого сказочника-поэта, Ершовой, а потом уже расписался сам. Приложили руку и другие учителя. А потом потянулись юноши в сатиновых косоворотках, девушки в бумазейных платьях — юные представители пригородов Забурхановки и Горбы- левки, получившие возможность учиться в одном из самых привилегированных в недавнем прошлом учебных заведений города. Они давали молчаливый отпор тем, кто показал сейчас свое звериное нутро.