Заслон - [112]
— Ну к ней-то как раз не придерешься, — возразил Алеша, с восхищением наблюдая, как Рыжая меткими выстрелами сбивает с той же злополучной осинки багряную листву.
— Ты не имеешь права! — кричал Адобовский. — Вцепилась, как кошка! Я не хуже тебя стреляю!
— Тебе это ни к чему! Ребятишек на фронт не берут.
— А тебя возьмут?! Подумаешь, выросла дылда, так и задается!
— Меня-то возьмут.
— Дудки! Только тебя там и не хватало…
Алеше надоела эта перебранка. Он опять улегся в той же позе.
«Влюбился наш Алешка, — подумал Марк и нахмурился, — мечтательный стал. Не увела бы его эта девчонка в сторону от нас. Беленькая, тихая, нежная… надо бы к ней присмотреться».
«Разве я был бы сейчас так спокоен душой, если бы не знал Оли, — размышлял в это время Алеша. — Жаль, что она уехала на лето к тете…»
Оба они не обращали внимания на стоящий вокруг гомон и суету. Марк закурил дешевую папиросу. Алеша отвел рукой пахнувший в лицо дым.
— Не нравится?! — усмехнулся Марк. Странная у него была усмешка резко очерченных, неулыбчивых губ, от нее не потеплели глаза.
— Что с тобой? — пытливо вглядываясь в него, спросил Алеша, только сейчас заметив, как обострилось и потускнело лицо Марка. — Болен ты, что ли?
— Ни-че-го, — раздельно отчеканил Марк. — Напрасно ты всполошился.
— Нет, ты не виляй. Думаешь, я не замечаю, как ты стаял?
— Стаял… Снегурочка я, что ли? Нечего и замечать, узоры на мне не написаны.
— Ладно! — вскипел Алеша. — Я в чужую душу лапу засовывать не намерен. — Он вскочил на ноги. Марк потянул его за край рубахи, и они снова очутились рядом.
— Видишь ли, Леха… — Марк ткнул папиросу горящим концом в землю. — Я давно думаю…
— Да ты не мямли. Не маленький, пойму.
— Решил на фронт проситься! — резанул ладонью воздух Марк. — Надоели мне эти тары-бары-растабары. Разве у нас нет сил… — Он задохнулся от волнения и стиснул зубы так, что они заскрипели.
— А ученье? — спросил Алеша.
— Отсиживаться за партой, когда в Приморье, что ни час, люди гибнут?!
— Не тот разговор! — опять вскочил на ноги Алеша. Марк поднялся тоже. — Не отсиживаться, а каждый день приобретать знания, которые очень скоро пригодятся.
— Мне? Для собственной шкуры?! Да мне, лично, ничего не нужно. Там огонь, кровь, смерть на каждом шагу, а я буду бояться кляксу на чертеж посадить? Если бы и в девятнадцатом мы так рассуждали, стонать бы нам всем и теперь под японцами!
— Чудик! То время другое было.
— Значит, если в нашей области враг, то мы на него скопом? А приморцы пускай отбиваются сами? Моя область, мол, с краю, я ничего не знаю?
— Ой дурень! С голыми-то руками не навоюешь, а?
— Зачем с голыми? Оружие дадут!
— А для того, чтобы было что давать, деньги требуются. Ты разуй глаза и погляди вокруг: все прииски, все рудники принадлежат нам, народу. А где специалисты — инженеры, техники, штейгеры, где? Я тебе отвечу: тех, что шли с народом, белогвардейцы прикончили, те, что были контрой, границу перемахнули и идут с «белой ратью». Знания-то твои в первую очередь республике нужны. Пролетариату, который тебя кормит и учит.
— Все это мне ведомо, — сказал упрямо Марк.
— А ведомо, — Алеша приподнялся на носки и опустился снова, — так раскинь мозгами, где твое место.
Неслышным шагом подкрался Шура, обнял обоих за плечи:
— Об чем, братишки, разговор?
— О погоде, — огрызнулся Алеша. — Ему, видишь ли, прискучило с нами, — кивнул он на Марка. — Тесно стало его богатырской натуре. На фронт задумал проситься.
— Только-то, — протяжно свистнул Шура. — Не горюй, Маркуша, придет и наш черед. У белых новый герой объявился — Молчанов, генерал. Сила! Выходите, говорит, во чисто поле, я…
— Где объявился? — перебил его Марк.
— Ну где? Известно, в Приморье, куда все охвостье скатывается.
— Я и говорю: на фронт идти надо. Шурка, подадимся вместе?
— А тут тебе не фронт? Забыл прошлую зиму, когда каждую ночь мирных граждан режут, колют, давят? Граница-то вот она, рядом…
— Вот и нужно врагов вышвырнуть с земли нашей и границы на замок запереть! — взорвался Марк. — И это должны сделать мы, чоновцы, а мы книжками от жизни отгородились!
— Да сотни амурских комсомольцев рвутся на фронт, — не менее горячо возразил ему Алеша. — А директива крайкома требует усиления военного обучения и укрепления среди членов союза воинской дисциплины. Эх, жаль, Мацюпу у нас отозвали, он бы тебе разъяснил! Времена партизанщины прошли. Жди, когда позовут. И пойдешь, когда скажут: «Иди!»
Все так же придерживая за плечи, Шура повернул их к выходу и помахал рукой сидевшей на скамейке с другими девушками Рыжей.
— Посидели бы с нами, — пригласили девчата.
— Некогда, девочки, государственной важности дела решаем!
— На кого он опирается, Молчанов этот? — озабоченно спросил Марк.
— Да уж не на самого себя, — торопился выговориться радостно оживленный Шура. — Америка его приголубливает. Японский микадо по головке гладит. У него Поволжская бригада сабель в тысячу, говорят, а командует ею какой-то Сахаров.
— Молчанов… Сахаров… — протянул Алеша в раздумье. Он наклонился и, подняв лежавшую у забора астру, стал расправлять привядшие лепестки. — В самом деле, не слыхать было про таких.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.