Защитник 80-го уровня - [42]

В суде защита последовательно разрушала экспертное заключение, изобличала экспертов в некомпетентности – среди них не было ни одного специалиста в области искусствоведения, истории и теории музыки, зато присутствовали технолог фабрики музыкальных инструментов и два аккордеониста-исполнителя. Немудрено, что их выводы приводили в смятение. Так, наиболее редкие экспонаты коллекции, сохранившиеся вообще в единственном экземпляре (например, гармоника, сработанная в 1888 г. знаменитыми мастерами того времени), оценивались в… 0 рублей! Обоснование: на них нельзя играть.

Защита привлекла в качестве свидетелей видных деятелей в области культуры и музейного дела. Все они отмечали особую ценность коллекции, колоссальный труд по ее собиранию и систематизации, говорили, что без подвижничества Мирека не удалось бы сохранить уникальные инструменты. И их цена в договоре была сильно занижена. Директор музея театрально-музыкального искусства при Мариинском театре оперы и балета, куда была передана коллекция, Е. втолковывала суду, что, если бы дали задание какому-либо крупному музею собрать такую коллекцию из 100 инструментов, на это ушло бы не менее 20 лет, и в выплаченные Миреку деньги никак не уложились бы.

Давая показания, Е. держала в руках прозрачный пакетик с каким-то грязным комочком. Лариса спросила: «Что это?» Е. вынула содержимое и сказала: «Я держу в руках один из самых дорогих экспонатов нашего музея – туфельки великой Тальони (итальянская балерина середины XIX в. – Г.Р.)». Адвокат с саркастическим акцентом задала уточняющий вопрос: «Можно ли в них станцевать?» – «Следствие и эксперты, присутствующие сейчас в зале, – ответила Е., – скажут, что это утиль и они ничего не стоят. Мы говорим на разных языках».

Заготовка адвоката сработала. Допрос Е. стал поворотным пунктом процесса. Дело было возвращено на доследование – оправдательные приговоры тогда не выносились ни при каких условиях – и там, несмотря на упорное сопротивление ленинградской прокуратуры, «скончалось». Мирек был полностью реабилитирован с полным возмещением причиненного неправедным обвинением ущерба. А литературный дар этого увлеченного, поистине энциклопедических знаний человека подарил обществу несколько интереснейших книг: «Записки заключенного» с великолепным послесловием крупнейшего специалиста по исправительно-трудовому праву профессора Николая Стручкова и «Тюремный реквием», навеянных годичным пребыванием в «Крестах» – следственной тюрьме; «Красный мираж», где автор безжалостно судит себя за то, что долгое время находился во власти идеологических мифов, навеянных лживой тоталитарной пропагандой. Я по просьбе Альфреда Мартиновича написал к ней предисловие под названием «Лики красной чумы».

Освободившись, Мирек соединился с любимой женщиной и прожил с ней в счастливом браке без малого четверть века, не дожив несколько месяцев до 90-летия. Собрал новую коллекцию баянов и аккордеонов, создал Международный музей русской гармоники. В 1997 г. передал все собрание своего частного музея в дар Москве на ее 850-летие, и музей стал отделом-филиалом городского «Музея Москвы». Находится музей в центре города, на 2-й Тверской-Ямской, 19, и пользуется большой популярностью. После кончины основателя музея его возглавляет Наталья Мирек, продолжающая дело своего мужа-подвижника.

Да, чуть не забыл: коллекция Мирека была в 1990 г. представлена в Париже на всемирной выставке. Застрахована на сумму 400 тыс., не рублей – долларов.

Эпатаж сработал

Наработанные веками правила адвокатской этики предписывают нам при всех обстоятельствах блюсти честь и достоинство своей профессии, уважительно относиться к суду и лицам, участвующим в деле, придерживаться манеры поведения, соответствующей деловому общению.

В Московскую адвокатскую палату периодически поступали жалобы на некорректное поведение адвокатов – от судей, прокуроров, следователей, коллег – процессуальных противников. Обычно претензии предъявлялись к отдельным уничижительным словам, фразам или сравнениям. Но на этот раз текст, возмутивший Московский городской суд, из общего ряда явно выбивался. Текст этот назывался кассационной жалобой на обвинительный приговор районного суда.

Составлена жалоба была в развязном разговорном ключе с широким использованием жаргонных, сленговых выражений и граничащих с бранью вульгаризмов. С их помощью высказывалось отношение не столько даже к обстоятельствам дела и собранным доказательствам, сколько к участникам процесса и иным лицам: судье, милицейским оперативникам, секретарю судебного заседания, свидетелям, другим адвокатам, сотрудникам милиции, работникам скорой помощи.

Наиболее полюбившимися автору жалобы словами были «жопа» и «говно». Жопой «крутили» (свидетели и секретарь судебного заседания); кое-кому «хотелось влезть в нее без мыла», у кого-то она «горела»; кто-то «рисковал без нее остаться». Говном, например, назывались услуги девушек легкого поведения и якобы обнаруженные в ванной комнате презервативы; его «излучали» и в нем «купались» показания свидетелей обвинения. По всему тексту были разбросаны смачные характеристики: «фальсификаторы хреновы», «крохоборы убогие», «головастики несчастные», «менты позорные», «мусора есть мусора», эти «б-ди», «кузькино отродье».