Защитник 80-го уровня - [18]

Ценность свободного слова еще и в том, что это самый действенный путь предотвращения насильственных переворотов и революций по той причине, что в стране постоянно существует возможность для столкновения мнений. Люди с различными представлениями, с разными – пусть даже завиральными – идеями получают возможность высказывать свои взгляды. Когда свобода дискуссий загоняется в подполье, множатся противники власти, лишенные возможности вступить с ней в диалог.

Это одна сторона проблемы. Есть и другая, противоположная. Известно, что слово может больно ранить, подчас тяжелее, чем физическое насилие. Слово способно ввергнуть страну в пучину тирании и расизма, уничтожить репутацию человека. Поэтому свобода слова и прессы нигде и никогда не была абсолютной. Проблема ее ограничения – головная боль практически всех правительств демократических государств. В Европейской конвенции о защите прав человека и в Конституции России указаны условия, которые могут ограничивать принцип свободы самовыражения и свободы массовой информации. Это необходимые в демократическом обществе интересы национальной безопасности, охраны государственной тайны, общественного здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц. Важно усвоить: свобода слова и прессы – это принцип. А ее ограничения – законные и необходимые изъятия из данного принципа.

Для России в настоящее время особенно актуальна проблема соотношения двух конституционных ценностей: с одной стороны, свободы слова и СМИ, обязанности журналистов информировать граждан о жизни в стране, права граждан получать такого рода информацию, с другой – частная жизнь, право каждого на личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени. Такие права признаются в нашей Конституции как естественные, которыми человек обладает в силу самого факта своего рождения. Это современная концепция человеческой личности, утверждаемая в правовом демократическом государстве. «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах», – говорится во Всеобщей декларации прав человека.

Как же установить баланс между этими двумя способными вступить в противоречие ценностями? Знаете, легко доказать состав преступления, скажем, при перемещении материальных предметов, например, краже. Деньги были в одном кармане – их перекинули в другой. Требуется просто установить факт перемещения этих денег. Если субъект не клептоман, психически здоров и сознавал, что делает, то конструкция правонарушения готова. Другое дело – слово. Оно сказано, и далеко не всегда можно однозначно определить, нарушен закон или нет, и если нарушен, то какой.

В нашем законодательстве существуют нормы, направленные на защиту чести, достоинства и деловой репутации граждан и юридических лиц. Остановимся на гражданах. Прежде всего их защищает норма гражданского законодательства – ст. 152 Гражданского кодекса РФ, где говорится: «Гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности». Кроме того, опороченному лицу может быть присуждена компенсация морального вреда, который определяется как физические и нравственные страдания.

Есть и уголовные статьи – «Клевета» и «Оскорбление»[17]. Клевета отличается от гражданско-правового деликта тем, что включает осознание заведомой ложности распространенных сведений, то есть человеку достоверно известно, где правда, а где ложь, тем не менее он клевещет. Что касается оскорбления, то здесь важна сама по себе форма высказывания – она неприлична, непристойна, унижает человека.

Ключевой вопрос: что такое сведения? Ученые-правоведы, правозащитники и журналистское сообщество долго бились за то, чтобы это понятие было правильно истолковано. В нашей судебной практике в течение продолжительного времени оно толковалось расширительно. Под него подводили любое высказывание. В 1990-е гг. расширительное понимание «сведений» практически уничтожило нашу независимую периферийную прессу через подачу исков местными чиновниками (губернаторами, мэрами, прокурорами) и депутатами на любую критику в их адрес. Суды, как правило, признавали критику деятельности людей при должности порочащей их честь и достоинство и взыскивали компенсацию за причиненный моральный вред. Взыскания, казалось бы, не были особенно большими – 3–4 тыс. долл. Но если для центральных изданий, таких как «Комсомольская правда», «Известия», «Коммерсант», эти суммы незначительны, то для периферийных удовлетворение парочки-тройки подобных исков означало банкротство. Никого не сажали в тюрьму, не преследовали в уголовном порядке, просто последовательно посредством упомянутой гражданско-правовой статьи устраняли независимые СМИ, которые критиковали местную власть.

Почему это стало возможно? Все подобные дела основывались главным образом на неразличении разного рода суждений – описательных и оценочных. Описательное суждение фиксирует некоторое событие: было или не было, случилось – не случилось. С помощью определенной проверки можно доказать, что оно произошло или не произошло.