Заря над степью - [4]

Выкурив трубку, монгол привычным движением выбил ее о камень и сунул за голенище. Потом он медленно оглянулся, прищурив зоркие глаза. Из-за холма показалась женщина с большой корзиной для аргала[1] на спине. Следом за ней плелись двое полуголых ребятишек. Они устало погоняли несколько овец и коз.

— Семь овец, пять коз, — сосчитал он про себя, неторопливо встал, легко прыгнул в седло и тронул поводья. Конь, отдохнувший на перевале, шел резво. Из-под его ног горохом отскакивали неумолчно трещавшие кузнечики. Всадник подъехал к женщине и остановил коня.

— Благополучен ли ваш путь? — приветствовал он ее, как и подобает приветствовать человека, повстречавшегося в пути.

— Благодарю. Счастливо ли вы путешествуете? — спросила в ответ женщина и, осторожно сняв со спины корзину, устало опустилась на землю, облизывая сухие, потрескавшиеся губы.

По изможденному, покрытому преждевременными морщинами, коричневому от солнца лицу градом катился пот. От выгоревшего старого дэла, от натруженных и мозолистых, но сохранивших изящную форму рук пахло навозом.

Всадник спросил женщину, как ее зовут и из какого она кочевья. Прищурив глаза от солнца, он пристально посмотрел на нее, а потом заглянул в корзину, где безмятежно спал ребенок лет двух.

Заметив, что всадник с интересом смотрит на ребенка, женщина встрепенулась.

— О, добрый человек! Возьмите у меня моего меньшенького. Усыновите его. У меня, несчастной, на руках четверо ребят, да еще скоро рожу. Сил нет! А муж бросил меня. Нашел вдову и ушел к богатой старухе. Дети мои обречены на голод и лишения. Будьте благодетелем, помогите! Никто не хочет брать на работу беременную женщину, да еще с этакой оравой голодных ртов. Не знаю, как мне теперь и жить.

Женщина умолкла, как бы представляя себе свое мрачное будущее, а потом снова заговорила:

— Семья, где я батрачила, вчера утром перекочевала на другое место, и мы остались на пустом стойбище. Вот и несет меня, как перекати-поле, куда ветер дует… Сегодня утром вскипятила в воде несколько накрахмаленных хадаков[2] и напоила детей этой жижей. — В подтверждение своих слов она вытащила из-за пазухи мокрый комок.

Всадник спешился, подсел к женщине и стал внимательно рассматривать спящего ребенка. К ним подошла худенькая девочка в выцветшей рваной рубашке из синей далембы. На спине она тащила мальчугана. Застенчиво опустив глаза, девочка искоса взглянула на незнакомца с толстой черной косой, одетого в выцветший чесучовый дэл.

— Как зовут его? — спросил женщину всадник. — Он мне пришелся по душе. Если мы с тобой договоримся, маленького, пожалуй, можно будет взять в сыновья.

— Его зовут Ширчин, благодетель… Мы с благодарностью примем все, что вашей милости будет угодно за него дать. Вы ведь не обидите бедную женщину, у которой нет даже своего крова.

— Ну, если так, усыновлю твоего малыша. Меня зовут Джамба. У нас с женой детей нет. А в долгу я не останусь. Может быть, этому малышу суждено поддержать огонь нашего очага и стать продолжателем нашего рода… Дам я тебе за сына палатку, правда, она не новая, и в придачу корову с теленком и старого вола. На нем ты будешь перевозить детей и свои пожитки. Ну и жена даст что-нибудь из еды и одежды.

— Пусть будет так, как вы говорите, Джамба-гуай[3], — тихо промолвила женщина.

Но Джамба вдруг сердито кашлянул. Все-таки надо дать понять этой нищенке, что он не ровня ей. С важным видом он проговорил:

— Но ты смотри, хоть мы и усыновим Ширчина, не вздумай пристать к нам, как чесоточный клещ. Поживешь у нас с недельку, пока мальчишка привыкнет, а там каждый пойдет своей дорогой. А сейчас подожди меня здесь, я достану у кого-нибудь телегу и отвезу вас к себе…

Пахнет степным разнотравьем, без умолку трещат кузнечики. Жарко. Время тянется медленно.

В разгар полуденной жары на телеге подъехал Джамба. Рядом с ним на войлочной подстилке сидел мальчик-чабан. В руках у него был медный кувшин с чаем и тарелка с сыром и молочными пенками.

— Ну-ка, попейте чаю, да и в путь. Если поспешим, к вечеру доберемся до дому. Овец и коз твоих чабан попасет вместе со своими. Я обо всем договорился. Вола обратно приведешь, когда будешь возвращаться. За этой семьей, помнится, есть небольшой должок. Я прощу им долг, а они на лето приютят тебя. Уживетесь, так и зимовать останетесь. Помоги им, поработай у них. Твоя старшая дочка уже может скот пасти.

II Жертвоприношение огню

Подари нам птицу счастья — птицу Гамаюн!

Махтумкули

В небольшом хотоне[4] царило необычное оживление. Джамба в честь усыновления Ширчина решил устроить жертвоприношение владычице огня Гайлайхан.

Юрта чисто прибрана, очаг очищен от золы, и в нем ровным квадратом насыпан желтый шелковистый песок.

С четырех сторон расставлены очиры[5] — да будет сильным потомство, да будет неугасимым очаг! В центре очага маленькая фигурка козла, сделанная из теста, окрашенная красным настоем, в спину воткнуты три факелочка, обернутые промасленной ватой. Вокруг уложены прозрачная пленка с жиром жертвенной овцы и выкрашенный в синий цвет аргал. Празднично одетые мужчины, женщины и дети чинно расселись в восточной и западной половинах юрты.