Заре навстречу - [7]

В этот вечер у доктора Албычева собрались гости, как часто бывало по воскресеньям. К преферансу еще не приступили, хотя Албычев уже раскрыл ломберный стол в гостиной, уставленной старинной мягкой мебелью. Он поставил на стол два подсвечника с не зажженными еще свечами. В доме было электрическое освещение, но по старой привычке он всегда зажигал свечи: удобно закуривать, и вообще уютнее. Албычев положил на столик запечатанную колоду карт, мелки, круглую щеточку для стирания меловых записей… и остановился под аркой, отделяющей гостиную от чопорной залы. Низенький, полный, он стоял, широко расставив ноги, и прикидывал в уме, кто будет сегодня играть. «Как нарочно, все сбежались!.. — Албычев капризно оттопырил пухлые губы. — Зборовского, Полищука к барышням сплавим… и все-таки остается еще четверо! Но… позвольте… минуточку!.. Можно составить вторую игру».

И он суетливо принялся освобождать второй ломберный стол, на котором стоял большой горшок с белой цветущей камелией. Он засучил рукава парусинового пиджака, снял горшок и поставил его прямо на ковер. Поднял столик, запнулся, покачнулся и… обрушил его на камелию. Горшок разбился. Албычев шепотом чертыхнулся…

— До чего неловок! — вполголоса сказала жена, вырастая перед ним в своем синем — строгих линий — платье «принцесс». Она и впрямь походила на принцессу — с высоким валиком прически над покатым надменным лбом. — Иди к гостям, — распорядилась она, — и не к чему было второй столик… или ты и Зборовского хотел засадить за карты?

Албычев виновато молчал, — на Зборовского смотрели как на возможного жениха Ирины. Албычев расправил рукава, вытер платком лоб и шею, сердито взглянул в затылок удаляющейся жене и направился в залу к гостям.

Но тут его окликнула Ирина:

— Папа!

Такого звонкого, веселого голоса он давно не слыхал.

— Ты смотри, кого я привела!

Албычев близоруко сощурился, и губы раздвинулись в смущенной улыбке.

— A-а! Фрондер! — он хлопнул Илью по плечу. — Сколько лет, сколько зим! Рад! Антонина Ивановна, ты что, не узнаешь? Ирочкин репетитор… А?

Антонина Ивановна сухо поздоровалась с Ильей.

Илья стоял у рояля, перебирал ноты и незаметно приглядывался к гостям. Многих он знал. Инженера Зборовского помнил заносчивым мальчишкой первокурсником и позднее — высокомерным студентом. Зборовский стал спокойнее, ровнее. В движениях, в голосе, во взгляде светлых глаз видна была твердая уверенность в себе, в своей силе.

Был хорошо знаком Илье и чопорный, подтянутый Полищук, присяжный поверенный, лидер, так сказать, перевальских меньшевиков. Опустив глаза, он тихо разговаривал с хозяйкой дома.

Тяжело ступая, в комнату вошел брат Антонины Ивановны — управляющий Верхним горным округом Охлопков. Массивный, в шелковой вышитой рубахе, он задержался на пороге, обвел собравшихся взглядом жестких голубых глаз.

Никто не сказал бы, что жена Охлопкову под стать, хотя была она и высока, и полна. Сутулая спина, робкая улыбка говорили о безвольной, порабощенной натуре. Дорогое платье и золотые украшения не шли ей, не вязались с ее жалким обликом. Дочь Охлопковых, Люся, напоминала «дружеский шарж» — у нее была стройная фигурка и большая рахитичная голова.

Был среди гостей мелкий чиновник горного управления Котельников — Дон-Кихот, прозванный так за внешнее сходство с героем Сервантеса и за то, что крестьяне обращались к нему как к ходатаю. Котельников знал свое прозвище и гордился им…

Илья наблюдал… и мало-помалу начинал проникать во взаимоотношения этих людей.

Несмотря на внешнюю отчужденность, что-то глубоко интимное было в позах Полищука и Антонины Ивановны… Молодой инженер Зборовский искал глазами Ирину, а Люся Охлопкова вся так и тянулась к нему. Котельников глядел ненавидящим взглядом на Охлопкова, не чувствуя, что хозяин недоволен и смущен его присутствием…

Поодаль от других сидела тонкая, точно надломленная, девица в черном платье, с распущенной светлой косой, рассматривала журнал. Она повернула голову, блеснули очки в золотой оправе, — Илья узнал Августу Солодковскую… Недоброе чувство зашевелилось в нем. Сколько перестрадал из-за этой сумасбродной девчонки Леша — Алексей — его старый друг! Как это она говорила тогда о себе и о Рысьеве? «Он — блестящий ручей, он — для всех и ничей. Ты понимаешь, Алексей, меня к нему тянет… как к опасной игрушке…» Илье захотелось подойти, спросить Августу строго, в упор, продолжает ли она играть опасными игрушками теперь, когда Алексей в тюрьме в ожидании сурового суда? «Но что мне до нее? — подумал Илья, — недостойна она Леши… хорошо, что разошлись!»

Гостей пригласили к столу.

Илью усадили между Дон-Кихотом и старым типографщиком, крестным Ирины.

Старик некоторое время не обращал внимания на соседа. Он выпил рюмку водки, положил на ломтик хлеба шпроты, как-то подозрительно оглядел их и стал жевать. Вид у него был печально-сонный. Покончив со шпротами, он медленно повернул голову к Илье.

— Крестница мне говорила… Вы работали в типографии?

— Нет, — отрывисто ответил Илья, раскаиваясь, что пришел сюда.

— А вы знаете, что в типографии свинцовая пыль? Знаете? Ну что же, завтра можете начать. Скажите там Ивану Харлампиевичу, что я распорядился… Он вам скажет, что наборщиков не требуется, а вы сошлитесь на меня.