Запретный плод сладок - [9]

— Ты просто не хочешь вспоминать, и, кстати, субботний вечер подтверждает, что мы до сих пор желанны друг другу… В городе это заметили…

— Мне наплевать, что заметили в городе.

Это была неприкрытая ложь, но, к ее удивлению, он купился на нее. Он подошел к шезлонгу, в котором сидела Оливия, и, глядя на нее сверху вниз, проговорил:

— Если бы тогда ты проявила хотя бы половину своей нынешней твердости, возможно, мы все еще были бы женаты. — В его голосе слышалась горечь.

— Не думаю. Говори, что хочешь про моего отца, но он был прав, когда предупреждал меня, что нас с тобой ничего не связывает. Это чудо, что мы пробыли вместе так долго.

Ей следовало бы понимать, что лучше не впутывать в их спор ее отца. Старый огонек соперничества вспыхнул в глазах Гранта, прежде чем ее слова успели раствориться в вечернем воздухе.

— Ничего? — эхом отозвался он. — Ну, это не совсем так, Оливия. Нас связывало нечто весьма выдающееся, по крайней мере, какое-то время.

— Полагаю, ты снова завел, свою старую песню про секс, — сказала она, немного смущаясь под его взглядом, — но, боюсь, он не имеет никакого значения, если это единственная вещь, на которой держатся отношения.

— И ты в этом уверена?

— Да, — ответила она, но Грант уловил, как предательски задрожал ее голос, и, подобно хищнику, каким по натуре он и был, извлек немедленную выгоду из ее слабости.

— Почему бы нам не проверить твою теорию? — вкрадчиво пробормотал он и мгновенно опустился рядом с ней около шезлонга. Она не успела моргнуть глазом, как он поцеловал ее.

Он больше нигде ее не коснулся. Никаких пальцев, скользящих вверх по ее обнаженным рукам, шее и по груди. Никакого языка, с силой раздвигающего ее губы, чтобы добыть страсть из темных и таинственных недр ее рта. Ничего… Только легкое, как пух, опустошающее прикосновение, которое длилось несколько секунд и причинило ей боль… из-за того, что она ждала большего, но не хотела признаться себе в этом.

Оливия приложила все усилия, чтобы подавить стон, но он все равно вырвался наружу — умоляющий, бесстыдный. Она была готова ко всему.

— Грант, — прошептала молодая женщина, ожидая услышать, что он чувствует то же, что он хочет ее так же жадно, как она хотела его.

Ей казалось, что она прокричала его имя, но он либо не расслышал, либо решил проигнорировать. Или, быть может, вместо этого Грант слушал самого себя, свой более благоразумный внутренний голос, потому что очень медленно он отстранился от нее и, подняв голову, пробормотал:

— Я не должен был этого делать. Это была ошибка, большая ошибка.

— Тогда зачем ты это сделал?

— Чтобы проверить себя и тебя, — спокойно проговорил он и поднялся. — Я подумал, что если мы хотим выяснить наши отношения до конца, то лучше это сделать в другом месте — сюда я не должен был приходить и больше не приду.

Солнце еще блестело золотом на поверхности бассейна, и стояла жара, но Оливию пронзила холодная дрожь, мурашки побежали по коже, а зубы застучали.

— Так иди к своему стетоскопу. Надеюсь, ты найдешь выход.

Грант чуть помедлил, словно чего-то ожидая. На лице у него было написано сожаление и некоторое волнение. Затем он выпрямился и пошел к выходу.

Оливия с тоской наблюдала, как он шагал через патио, широкоплечий, мускулистый, статный. Когда-то она владела этим красавцем, обнимала его и отдавалась ему вся без остатка, потому что он ее муж и они любили друг друга.

Постепенно шаги его затихли. Тишина навалилась на нее и она расплакалась, но не потому, что он оставил ее сегодня: слишком сильно он напомнил ей о боли, которую она испытала, когда он покинул ее раньше.

Генри уехал по делам, и субботний вечер Оливия провела со своей подругой Бетани, которая только вернулась из трехнедельной экскурсии по галереям Северной Италии со своим художественным классом.

Как и предполагалось, в Загородном клубе состоялся званый ужин, на который было приглашено полгорода, и в понедельник город гудел слухами о том, что красавчик Грант Медисон, весь вечер ухаживал за Джоан Боулс, а после полуночи танцевал только с ней. Миссис Боулс была на вершине блаженства.

— Что тебя беспокоит? — спросила Бетани, когда официантка, установив над ними зонтик, ушла.

— Я никогда не представляла Гранта с другой женщиной.

— Напрасно. Разве ты не заметила, что подходящих женихов, младше пятидесяти и под два метра ростом, здесь не так уж и много? Добавь копну волос, красивые глаза, собственные зубы, и любая женщина, разумеется, молодая и незамужняя, с удовольствием начнет охоту.

— Ты права, Грант может быть очаровательным.

— Не могу ничего сказать тебе, поскольку не видела его в действии, но ты всегда находила его неотразимым, особенно это видно по твоему лицу на свадебных фотографиях.

— Тогда мне исполнилось двадцать, и меня легко было ослепить.

— И что же тебя теперь может ослепить?

Оливия подумала о Генри, милом, преданном Генри, вечно обгоравшем на солнце, слегка худосочном… но он скорее руку даст на отсечение, чем оскорбит ее чувства или заставит плакать.

— Разумеется, внешность должна быть дополнена интеллектом, добротой, чуткостью…

— Хм! — Бетани задумчиво помешала свой чай со льдом. — Тогда выбрось свадебный альбом, не держись за то, чем больше не дорожишь.