Запретное чтение - [67]

— О боже.

— Что?

— Я сказала: ну что же.

— Просто, понимаете, нельзя произносить религиозных слов, если вы имеете в виду что-то другое. Это одна из десяти заповедей.

— Да, хорошо. Прости меня, пожалуйста.

Следующие десять миль я занималась мысленным заполнением собственной оценочной таблицы на тему Десяти заповедей, и выглядело это примерно так:

ЗАПОВЕДЬНАРУШЕНА	НЕ НАРУШЕНА
Не убий		X
Помни день субботний	X
Не кради	X
Не лжесвидетельствуй	X
Не прелюбодействуй (смотря что понимать под этим словом)	X
Почитай отца твоего и мать твою	X
Не возжелай имущества ближнего твоего (смотря что понимать под словами «возжелать» и «имущество»)	X
Не сотвори себе кумира		X
Не поклоняйся языческим богам		X
Не произноси имени Господа всуе	X

[62]

Я с большим трудом вспомнила их все, да и то лишь благодаря тому, что в детстве часами помогала своей туповатой подружке Брук готовиться к занятиям в воскресной школе. Оказывается, долгие часы совместной зубрежки повысили мой общекультурный уровень (но никак не отразились на моем моральном облике). Для ровного счета я прибавила еще и семь смертных грехов:

ГРЕХЕДИНИЦА ИЗМЕРЕНИЯ	СОВЕРШЕН	НЕ СОВЕРШЕН
Лень	не сожженные калории	X
Блуд	бесталанные музыканты, с которыми я переспала	X
Алчность	ощущение, что все мне должны	Х
Чревоугодие	пачки шоколадного печенья «Орео»	Х
Гордыня	уверенность в своей правоте	Х
Гнев	горячность обличительных монологов в адрес пастора Боба	Х
Зависть	желание поменяться жизнями со всеми, кто попадается мне на глаза, включая мужчину, который за два доллара вымыл нам, стекла, пока мы стояли под эстакадой	Х

[63]

Что и требовалось доказать. Неудивительно, что у меня на лбу имеются рога. Но, с другой стороны, какой преступник в разгар преступления честно и откровенно признает, что им движут злые намерения? В своих помыслах все мы Жаны Вальжаны, Мартины Лютеры Кинги и Генри Дэвиды Торо. Я, например, была Махатмой Ганди, шагающим к морю за солью для своих людей[64]. Вы только взгляните на мои бедные босые ноги, они же сплошь покрыты волдырями!

Где-то на трассе 80 Иэн сказал:

— Давайте поговорим о книгах!

— Отличная мысль! Значит, о книгах. Что ты планируешь в ближайшее время прочитать?

— Ну, наверное, «Хоббита». Один парень, Майкл, мы познакомились на занятиях, куда я хожу, он сказал, что это классная книжка. Вы ее читали?

— Ты не читал «Хоббита»?! — Я буквально закричала на него, упустив удачную возможность поговорить об этих «занятиях».

Впрочем, я тут же сообразила, что, конечно же, он его не читал. Ему ведь не дозволялось читать книги о волшебниках. Или, по меньшей мере, о настоящих волшебниках. Великий и ужасный правитель страны Оз, видимо, был исключением, потому что в конце оказывался обманщиком.

— Как только вернемся в Ганнибал, я возьму ее для тебя в библиотеке, — сказала я, хотя на самом деле уже не могла вообразить себе сценарий, при котором мы оба возвращаемся в Ганнибал и я работаю все там же в библиотеке, а Иэн ежедневно скатывается кубарем по лестнице к нам на этаж, чтобы увидеться со мной. — Так ты говоришь, твоего друга зовут Майкл? Он твой ровесник?

— Ага. Но вообще-то я не это имел в виду, когда сказал, что хочу поговорить о книгах. Я имел в виду что-нибудь веселое — ну, например, если вы попадете в рай и обнаружите, что там можно превращаться в любого героя из любой книги, но выбрать разрешается только один раз, кем вы станете?

— Ух ты! Понятия не имею. А ты?

— Я точно выберу БДВ[65]. Потому что тогда мне можно будет попадать сразу в две книги Роальда Даля! Ведь Большой и Добрый Великан появляется еще и в одной главе «Дэнни, чемпиона мира», правильно? Мне, правда, не разрешили его прочитать, но я помню, как вы показывали нам этот кусок, когда прочитали «БДВ». Помните? Вы еще подняли книгу, чтобы всем было видно.

Я с удовольствием представила себе Иэна в образе дружелюбного великана, который с грохотом проходит по улицам Миссури и одним ударом ноги превращает пастора Боба в лепешку.

Я ненадолго задумалась и сказала:

— В таком случае я, пожалуй, буду Тезеем. Помнишь такого?

— Это тот парень с Минотавром? У него еще был клубок?

— Да, он самый. И выберу я его потому, что про него есть штук сто разных книг. Он есть и в пьесе у Шекспира, и у всех греческих и римских писателей. Может, конечно, некоторые сцены сражений для меня жестковаты, но это не важно — я ведь в любом случае большую часть времени проводила бы у Шекспира.

— И в «Мифы Древней Греции» вы бы могли заглядывать! — подсказал Иэн.

— Обязательно!

Тут и без психоаналитика все было понятно: мне хотелось стать тем парнем, который находит выход из лабиринта, парнем, который может смотать нить обратно в клубок и вернуться к тому месту, откуда начал.

— Ну так вот, а еще, если ты, например, сам писатель, то в раю для тебя другие правила. Писатель может попадать в любую историю, которую сам написал, и ему разрешается становиться то одним персонажем, то другим. Поэтому Роальд Даль мог бы сначала немного побыть БДВ, а потом Чарли, а потом, например, Сороконожкой в «Персике».

— Расскажи мне об этом своем друге Майкле.

— Да он мне не то чтобы друг. Он ковыряется в носу.

— А другие друзья на этих занятиях у тебя есть?