Запретное чтение - [65]

Мы оба были уже в пальто и с сумками в руках стояли на пороге, как вдруг Марта всплеснула руками:

— Нам надо сфотографироваться!

С этими словами она побежала наверх за фотоаппаратом, и долю секунды я размышляла, не выскочить ли нам с Иэном за дверь, прежде чем наше присутствие здесь запечатлеют на пленке. Если бы рядом не было Леона, мы бы, наверное, так и сделали. Я пыталась встретиться с Иэном глазами, но он методично ощупывал листья всех растений в гостиной, чтобы убедиться, что они настоящие.

— Люси, ну-ка давай проверим, помнишь ли ты, — вдруг сказал мне Леон — Если русские соберутся втроем — что будет?

— Революция, — ответила я.

— Молодец! А нас тут сейчас как раз трое русских!

Марта вернулась с фотоаппаратом, построила всех нас в ряд — меня, Иэна и Леона — и отошла немного назад, чтобы сделать снимок. Как только она закончила считать до трех, Иэн закрыл лицо руками и посмотрел в камеру в щелочки между пальцев.

Фотоаппарат щелкнул, и Марта сказала:

— А теперь еще разок, чтобы и тебя было видно!

— Я очень стесняюсь фотографироваться, — объяснил Иэн.

Из тридцати с лишним фотографий с Зимней книжной тусовки, которые висели в данный момент на новостном стенде в публичной библиотеке Ганнибала, примерно на двадцати был изображен Иэн Дрейк, который просовывал физиономию к самой камере, загораживая других детей, и улыбался всеми крючками своей зубной пластины.

— Я боюсь, что фотоаппарат украдет у меня душу! — добавил Иэн для полной убедительности.

— Да нет, он просто стесняется, — ввернула я, прежде чем Лабазниковы успели поинтересоваться, чему теперь детей учат в школе.

Я подумала, как странно будет выглядеть этот наш снимок в газетах, если нас когда-нибудь поймают. «Гулл, Дрейк (закрывает лицо руками) и неизвестный русский мужчина в частном доме недалеко от Питтсбурга. Обратите внимание на подозрительные вихры на голове у похитительницы и ее жертвы».

На этом Марта решила оставить нас в покое, и после того, как нас обоих едва не задушили в русско-итальянских объятиях и вручили нам коричневый бумажный пакет с бутербродами, мы наконец вышли из дома.

— Сколько лететь от Земли до Марса? — крикнул с порога Леон, когда мы были на полпути к машине.

— Столько же, сколько от Марса до Земли! — крикнул Иэн в ответ и радостно мне улыбнулся. Это определенно был один из счастливейших моментов в его жизни.

— Рока! — кричали нам Лабазниковы по-русски. — Udachi!

Выводя машину с дорожки между домами обратно на улицу, я посмотрелась в зеркало заднего вида. Волосы у меня выглядели куда хуже, чем я предполагала, с головы во все стороны торчали какие-то жирные клочья.

— Ну у нас с тобой и вид, — выдохнула я.

— Мы — близнецы-суперблеск! — обрадовался Иэн и тут же принялся сочинять на эту тему песню.

27 БДВ

Было ужасно снова оказаться в машине. С каждой милей наш автомобиль все больше и больше становился похож на подводную лодку, на что-то такое, откуда нельзя высунуться даже ненадолго. За пределами нашей маленькой капсулы находилось некое чужеродное вещество, субстанция, из которой наши легкие не способны получать кислород. А внутри нам было тесно до немоты в мышцах, мы были покрыты слоем грязи и крошек от крекера, и наши тела повторяли контуры автомобильных кресел.

Я понимала, что мне надо набраться смелости и позвонить Рокки в такое время, когда он наверняка подойдет к телефону. Он никогда не работал в пятницу днем, даже если у нас не хватало сотрудников, и даже в те редкие случаи, когда библиотекарь из детского отдела исчезала, чтобы совершить похищение. Мы с Иэном заехали в «Макдоналдс» выпить по молочному коктейлю. Рядом с кафе была детская площадка, и я присела на скамейку для пикника, чтобы позвонить Рокки, пока Иэн поболтается на рукоходах. Перемещаться с помощью рук по перекладинам он не умел, поэтому просто висел на одной из них, пока хватало сил, а потом срывался и приземлялся на опилки. После этого он забирался обратно и повторял все сначала.

— Рокки! — сказала я, когда он подошел к телефону.

— Да?

— Это Люси.

Раньше он всегда сразу узнавал мой голос — неужели он так быстро изгнал меня из своего подсознания? Или, может, сердится, что я до сих пор не звонила?

— А. У тебя охрипший голос. Не заболела?

— Нет, все в порядке, разве что немного выбилась из сил. Я все еще в Чикаго.

Я снова рассказала ему о больной подруге и даже о том, что ее зовут Дженна Гласс, и описала все так, чтобы казалось, будто эта моя поездка была заранее спланирована. Болезнь давняя и затянувшаяся. Я сказала, что вчера поделилась с ней костным мозгом, но о ее сыне и о том, что еду на восток, говорить не стала. Я почувствовала, что мне пора начать записывать, кому и что я говорила.

— Было жутко больно, — сказала я.

— Ясно.

— Там у нас внизу все в порядке?

Он не отвечал, и я поняла, что надо воспользоваться возможностью и изобразить тревогу и удивление, но мне не хватило смелости. Я выдавила из себя лишь короткое:

— Что-то случилось?

— Послушай, — сказал он. — Мне надо тебя спросить кое о чем. Иэн Дрейк. Парень, который все время у вас околачивается.

— Так?

— Он… Никто не знает, где он.

— В каком смысле?