Запретная зона - [23]

Выругавшись от души, он пнул в дверь кулаком… и она неожиданно отворилась.

Первое, что он увидел, был валявшийся на полу в прихожей накладной замок. Постояв в нерешительности несколько секунд, он засунул руки в карманы, чтобы случайно не дотронуться до чего-нибудь, и вошел в квартиру. На пороге комнаты лежала телефонная трубка с оборванным шнуром. Сильно пахло каким-то лекарством — то ли валерьянкой, то ли карболкой.

В кресле у стены сидела мертвая старуха.

Вокруг валялись книги, рулоны ткани, катушки с нитками и пуговицы; диван был отодвинут на середину комнаты, ковер загнут, ящики серванта выдвинуты, у машинки «Зингер» лежал распоротый манекен. Матрац на широкой деревянной кровати был разорван. Содом недвусмысленно свидетельствовал о недавнем налете. Женька осмотрел труп. Никаких признаков насильственной смерти — асфиксии, пятен крови, ран — заметно не было. Не было и ранних трупных явлений — пятен, окоченения: рука старухи едва остыла.

Взявшись за ручку носовым платком, он прикрыл дверь и бесшумно сбежал вниз по лестнице. «Только бы никого не встретить! — пульсировала в голове единственная мысль. — Только бы не встретить!»

Прохожие спешили, распахнув зонты и глядя под ноги, чтобы не наступать в лужи. Полагалось, конечно, позвонить соседям, воспрепятствовать проникновению в квартиру посторонних до прихода милиции, но как он объяснит свое присутствие в квартире с трупом?.. Частный детектив приехал в интересах клиента? Ни лицензии, ни договора, ни уверенности в том, что Изгорский не откажется от своего поручения по слабоумию или, паче чаяния, по умыслу!

Женька добежал до автомата на углу и набрал 02.

— Милиция. Говорите.

— В сороковой квартире дома сорок шесть по улице Конституции находится труп женщины.

— Повторите адрес, — в диспетчерской определенно сидела железная барышня: ни тени эмоций в голосе — ей можно было сообщить, что в квартире находятся два трупа, реакция бы бы одинаковой.

— Конституции, 46, квартира 40.

— Откуда вы…

— От верблюда!.. — Женька повесил трубку и быстро пошел к универмагу. Все потом! Сейчас — линять отсюда к чертовой матери, да поскорее. Плюхнувшись на сиденье, он пристегнулся и чиркнул стартером.

— Извини, брат, — сказал Женька Шерифу, заложив крутой вираж, — торжественный обед и загородная прогулка отменяются. Видишь, какая погода?

Стеклоочистители работали в скоростном режиме. Женька включил ближний свет и, обогнав колонну автобусов, свернул на шоссе.

«Ну, хитрожопый! — подумал он об Изгорском. — Ты у меня заговоришь! Все выложишь: и как убил Шейкину, и когда решил подставить детектива, и про портфельчик со всем его содержимым. Хотя козе понятно, что никакого портфельчика вообще не было! Со всеми подробностями выложишь, основательно…»

Мысли путались, но до разговора с Изгорским ни о какой логике не могло быть и речи.

На дисплее часов было 15.20; стрелка спидометра приближалась к 100.

Водка согрела, но на душе легче не становилось — Онищенку тошнило от этих двоих, разнузданных и самоуверенных до наглости, жаждущих любой возможности проявить властишку. Да и Нинка не выходила из башки. «Шал-лава!» — крутилось на языке подходящее для нее словцо. Развив приличную скорость, Онищенко стал составлять план отмщения коварной невесте, это отвлекло на некоторое время.

Проехать оставалось километров десять до Кольцевой и тридцать по оживленному Дмитровскому шоссе, а перед Икшей свернуть на грунтовку и шпарить по ней до родной части № 1132. К тому времени, глядишь, этих двоих укачает, можно в сторонку отойти — отлить вроде — и заправиться основательнее, сколько той жизни!..

— Мой косте-ер в тума-ане светит!.. — завопил Слепнев благим матом.

«Вот именно, что в тумане», — неприязненно подумал Онищенко.

— Искры га-аснут на-а лету-у-у!.. — сидевший посередине Завьялов обнял водителя и принялся раскачиваться в такт песне.

— Товарищ прапорщик! — поднырнув под его руку, высвободился тот и резко ушел вправо от показавшего поворот бензовоза.

— Ладно, ладно, тут ты хозяин, — пьяно согласился Завьялов и обнял капитана.

— Ночью нас никто не встре-етит, мы прости-имся на мосту-у-у — заорали кумовья скверным дуэтом.

«Здесь я хозяин, это точно, — скрипнул Онищенко зубами. — А в часть приедем, и начнешь ты из себя Наполеона корчить, дерьмо собачье! Дать бы тебе по роже!..»

Он разогнался и тормознул, заставив пассажиров упереться в панель, едва не стукнувшись лбами о стекло.

— Ну ты! Не дрова везешь! — крикнул Слепнев.

«А чем ты, козел, от бревна отличаешься?» — подумал Онищенко. Раздражение его стало стремительно перерастать в злобу. На что он тратил девятнадцатый год своей жизни?.. Сверстники его жили в городах, делали деньги, мотались по заграницам, спали с классными бабами — не Нинке чета, хавали «сникерсы» и запивали их «Амареттой», а не «Приморским» из солдатской фляги, катались на зарубежных тачках, а не на этой груде металлолома. Кто восполнит два года, вырванных из поры его расцвета? Кому на хрен нужна эта сраная армия, на которую никто не собирается нападать? Да и потом… Что потом-то? Шофером в селе? Возить пшеницу или селитру из района?.. Да на кой ляд ему вся эта паршивая перспектива?!