Запретная женщина, или Первая жена шейха - [72]

Я знала только одно: это и был тот самый сюрприз, который обещал мне Халид.

Он с неподвижным лицом открыл дверцу и попросил меня выйти из машины.

Я посмотрела на него широко раскрытыми от страха глазами и сказала:

— Халид, ты хоть понимаешь, что ты делаешь?

— Конечно. Пошли.

Странным образом никто из детей, даже самые маленькие, больше не отваживался приставать к нам. Похоже, визит к имаму внушал уважение.

Я с бьющимся сердцем последовала за Халидом. Мужчина в джалабидже и вязаной шапочке закрыл за нами ворота. К моему удивлению, мы очутились в красивом внутреннем дворике. Тенистые деревья и весело плещущий фонтан действовали успокаивающе. Мужчина жестом пригласил нас следовать за ним. Мы прошли под аркадами к входу в мечеть, находившемуся справа от ворот.

И вот мы сидим в преддверии на прохладных светлых камнях и с волнением ждем великого имама. Необычное помещение с куполообразным перекрытием и порталом в виде арки само по себе казалось маленькой мечетью. Стены были украшены прекрасными восточными орнаментами. Сиденьями здесь служили простые каменные скамьи, напоминающие фундаменты древних построек и придающие помещению сходство с мавританскими чайными.

Священник мог появиться в любой момент. Изучать суры Корана уже было поздно.

— Халид, — шепотом сказала я, — нас сейчас обвенчают?

— Мы попробуем этого добиться.

Попробуем? Значит, вполне возможно, что священник может быть против?

В этот момент на пол под аркой упала чья-то тень. Это, скорее всего, был он. Высокий, седобородый, в белой джалабидже и в чалме. За доли секунды, пока он приближался, я попыталась прочитать на его лице одобрение или осуждение. Я не прочла ни того ни другого. Но от него веяло суровым величием.

Халид почтительно встал. Я последовала его примеру. На какое-то мгновение я растерялась и не знала, как мне себя вести с мусульманским священником. Но имам, поднявшись над всеми религиозными нормами, подал руку и мне. Меня поразили эта широта и независимость. Затем он сел напротив и без всякого приветственного ритуала предложил нам сделать то же. Судя по всему, Халиду предстояло нелегкое испытание. Священник с серьезным выражением лица велел ему изложить свою просьбу.

Пока Халид, явно волнуясь, мучительно подбирал слова, я сгорала от стыда и неловкости. Имам, конечно же, решит, что я вскружила голову этому гордому невинному арабу, думала я. Что я — совратительница, а Халид — бедная, несчастная жертва. Способен ли вообще священник представить себе, что все могло быть иначе? Во всяком случае, я надеялась, что Халид не уронит мою честь.

Между тем священник, подобрав ноги и усевшись по-турецки на своей скамье, похожей на трон, сосредоточенно слушал Халида. Время от времени он произносил несколько слов или поглаживал бороду. Серьезность и обстоятельность беседы говорили о том, что мы ещё не скоро покинем мечеть. Что меня совсем не огорчало. Если бы я ещё понимала по-арабски!

Потом мне вдруг показалось, что взгляд имама из-под очков стал колючим, а тон более строгим и резким. Голос Халида едва заметно дрожал. Все это время он не решался даже краем глаза посмотреть в мою сторону. Увидев, как Халид опустил глаза и робко замолчал, я испугалась. Воцарилась гнетущая, зловещая тишина. «Ну вот и все», — подумала я.

Имам неожиданно разразился длинной речью, похожей на проповедь. Он говорил спокойно, но проникновенно.

У меня почему-то было такое ощущение, что он цитирует Коран. Мне захотелось взять Халида за руку, дать ему почувствовать, как я горжусь им. Наконец «проповедь» оборвалась. Опять наступила тишина. Мучительная тишина.

Краем глаза я увидела Халида. Он сидел, опустив голову. Это могло означать и окончание молитвы, и смущение, и разочарование, и покорность — трудно было истолковать его позу однозначно.

Священник вдруг спустил ноги на землю. У меня екнуло сердце. Казалось, он собирается встать и уйти. Я с тревогой смотрела то на Халида, то на имама. Я молча молила его о снисхождении, о прощении и не знаю, о чем ещё, — главное, чтобы он наконец дал свое благословение.

Но тут священник опять заговорил. Голос его постепенно набирал силу, жесты были назидательно предостерегающими, а взгляд острым, как нож. Но ответы Халида звучали все более твердо и решительно. В конце концов мощный голос священника, казалось, достиг наивысшего накала. Он словно старался достучаться до совести этого молодого араба, разбудить его — мол, где твой разум? Похоже, мы оба его потеряли.

У меня в груди все похолодело.

Клянусь Аллахом — вот это испытание!

Имам поднялся и ушел. Халид бросил мне победно-торжествующий взгляд. Имам через несколько минут вернулся с бумагой и чернилами. Сунув Халиду в руку перо и бумагу, он опять уселся на каменную скамью. Я удивленно смотрела, как Халид что-то пишет под его диктовку. Наверное, это суры Корана, подумала я. Лист быстро заполнялся красивыми арабскими письменами.

В какой-то момент они оба даже улыбнулись. Причиной их веселья были мои имя и фамилия: имаму никак не удавалось выговорить их.

Когда лист на две трети заполнился, имам умолк. Диктант закончился. Свершилось! От счастья и благодарности я готова была обнять имама. Вместо этого я как на крыльях помчалась через внутренний дворик к воротам. В глазах имама я всё-таки прочла некоторые сомнения, прежде чем тяжелые ворота закрылись за нами.