Запретная любовь - [16]

— Двадцать пять, госпожа.

— А брачный возраст у вас когда начинается?

— В двадцать три, госпожа. Но сформировывается все уже к восемнадцати.

— То есть, в восемнадцать ты уже мог доставлять наслаждение. А женили тебя в двадцать три?

— В двадцать четыре, госпожа.

— И до этого возраста ты жил с родителями?

— Я подкидыш, госпожа…

«Ох, как все запущено, он еще и родительской ласки не знал», — чуть не застонала про себя Лина.

— И как ты жил с восемнадцати до двадцати трех? — она сама не знала, зачем задает все эти вопросы, наверное из-за проснувшегося в ней болезненного любопытства. Слишком диким казалось все вокруг, и Лина хотела убедиться, что не всегда, не везде процветает такая дикость.

— Меня учили покорности, госпожа, — щеки Ритона покраснели. Он опустил глаза. — Снимали с меня всю одежду, водили по замку и разрешали со мной «играть» каждому встречному, мужчине и женщине.

На этот раз покраснела Лина, в красках представив себе описанную картину.

— Хозяйка замка учила?

— Ее дочери, госпожа.

Лина удивленно вскинула брови:

— Им-то зачем было тебя унижать?

— Они вошли в брачный возраст, госпожа, но им не могли найти мужей, даже по одному, слишком бедной была семья.

— И они отыгрывались на тебе, — понимающе кивнула Лина. — А потом? Когда тебе нашли жену, они вышли замуж?

— Я слышал, что да, госпожа, им нашли по одному мужу на деньги сиятельнейшей Анираны.

Ритон запнулся, покраснел, по лбу и щекам заструился пот.

— Что? Не молчи. Что не так? — подобралась Лина.

— Госпожа, вы добрая… Вы… Погладьте меня, — рвано выдохнул он.

— Ты хочешь кончить? — нахмурилась Лина.

Она подошла к Ритону, откинула полу халата, ее пальцы нежно погладили напряженный ствол и головку с колпачком. Ритон, не сдерживаясь, застонал, жалобно, горько, на глазах у него выступили слезы. Ему явно было хуже, чем он пытался показать.

Ритон с раннего детства знал свое место в этом мире. Его наказывали за малейшую провинность, вырабатывали в нем раболепие, уничтожали на корню гордость, заставляя молить о еде и сне, не позволяя часами садиться, приказывая проводить сутки напролет на ногах и кланяться до земли каждому, кого он видел, вплоть до слуг-мужчин.

Нарития рано овдовела. Повторно брать ее в жены никто не стремился — ни одна семья не горела желанием породниться с бедняками, а потому хозяйка замка, не таясь, жила сразу с двумя дроу из числа слуг. Высокие, мускулистые, красивые, они занимали особое положение в замке. Им было позволено если не все, то очень многое. Когда Ритону исполнилось восемнадцать, его стали считать полностью сформировавшимся и готовым усладить женщину. В брачный возраст он еще не вошел, потому его и не насиловали. Но начали учить покорности, причем не только дочери Наритии. Ее любовники по утрам частенько заходили в комнату для слуг, будили Ритона и, не стесняясь свидетелей, приказывали сделать им минет. Отказы, естественно, не принимались. Именно тогда красный от унижения Ритон научился мастерски владеть языком и губами. Тогда же он начал вздрагивать от прикосновения к собственным гениталиям.

— Будешь плохо сосать — оторвем тебе твои причиндалы, — пригрозил как-то один из любовников Наритии.

Ритон воспринял угроз. Видимо, после этого каждый раз, когда кто-то касался члена или яиц, Ритон покрывался пупырышками от страха.

Рука Лины скользнула по стволу, и Ритон почувствовал ужас вместе с возбуждением и стыдом. Да, он хотел кончить, но одно понимание того, что за ним наблюдает она… И она же является его благодетельницей… Ритон не обольщался на свой счет: Лина была жалостливой девушкой и жалела его. Каждый раз, когда она помогала ему, он испытывал стыд и что-то, похожее на боль: жалость, просто жалость. Ничего больше.

Рука добралась до головки, погладила колпачок.

— Кончай здесь, ковер все равно придется менять, — с этими словами Лина убрала ненавистный колпачок.

И снова тугая струя спермы, и снова стыд на щеках, и снова ванная.

Ритону казалось: сколько ни мойся, никогда не отмоешься от всей той мерзости, что творили с его телом.

Когда он опять зашел в спальню Лины, на столе уже стоял ужин.

— Ешь, — кивнула туда Лина, избегая смотреть ему в глаза.

Глава 8

Лина старалась не смотреть на старавшегося есть медленно Ритона. Она собиралась с мыслями, чтобы начать важный разговор. Вот только колпачок на возбужденном члене (пусть Ритон стоял и в халате, но выпиравший член было видно отлично. А колпачок… Он всегда должен был быть там…) сбивал ее с настроя. Лина отказывалась понимать местные зверства, но еще меньше она понимала запрет мужчинам-дроу самостоятельно кончать или мочиться. Ей казалось это просто пещерной дикостью. Самые примитивные физиологические потребности были запрещены просто потому, что обнаглевшим от безнаказанности женщинам так захотелось. Лишний повод унизить существо другого пола. Очередная возможность показать свою безграничную власть над ним. Каждый раз, справив нужду, мужчина был обязан вновь надевать опротивевший колпачок. За неповиновение грозило какое угодно наказание. Фантазия женщин не ограничивалась ничем.

— Ты говорил, что можешь хранить тайны, — все же решилась Лина, увидев, что Ритон закончил есть. — Я не из этого мира. — Она криво усмехнулась. — Как тут относятся к попаданкам?