Запоздалый дневник - [8]

Это подтвердил и сам Юра в дни 70-летия рождения. Это он помнит по воспоминаниям своей мамы Зои и других женщин села.

Всех мужчин тогда увезли, а дядя Ваня погиб в 1942 году. Юра выжил, так как мамонька уже не работала в колхозе и могла няньчить последнего внука.

Тетя Зоя, мать Юры, красивая женщина, молодая, как и многие другие женщины работала с утра до вечера в колхозе. И, как вспоминает Таня, одно время работала кладовщицей в колхозе, и, естественно, с едой у них было полегче, чем в других наших семьях. Особенно в семье дяди Никифора и тетки Василисы, где было пятеро детей. Двое из них с 1938 и 1940 года рождения — Шурка и Валя.

В школу я пошла в 1943 году.

До этого нас с Валей водили в детский садик. Зимой возили на санках, а летом мы бегали сами. Врезался в память один случай. Зима, холод. Мама везет нас в санках обратно домой. Мы опоздали, детей уже покормили, нас не взяли из-за опоздания. Дома, кроме картошки и сураюшеного хлеба, нет ничего. Видимо, это особенно заботило маму — чем кормить двух несмышленышей целый день, и в раздражении покрикивала на нас.

Не менее яркая картинка. Отца взяли на фронт, но какое-то время солдат использовали на строительстве Моторного завода в Уфе. Зима 1941—42 года по всей стране была очень суровой. В декабре 1941 года при рытье котлована кусок мерзлой земли обрушился на ногу отца и практически у основания сломал ее.

Какое-то время, видимо, первый месяц он лежал в гипсе в каком-то военном госпитале. Зимой уже 1942 года мама поехала за ним в Уфу, чтобы забрать его домой. Привезла. Помню — смотрю в замерзшее окно и вижу, к дому подъезжают сани. Мама правит лошадью, отец, закутанный в тряпки, на голове платок лежит в санях. Правая нога от основания и ниже колена в гипсе. Этот гипс не снимали еще несколько месяцев. По воспоминаниям Тани, отец страшно мучился, так как под гипсом завелись вши. Мыться в баню — целая история. Помню, уже в теплое время мы с Валей оставались с ним. Он ведь и в туалет не мог ходить, когда был в гипсе, и посуду под него подкладывала я.

Когда сняли гипс через несколько месяцев, оказалось нога стала меньше на 7—8 сантиметров. Он долго ходил на костылях, потом с палочкой. В конце 1942 года его забрали на тот же Уфимский Моторный завод в военизированную охрану. И пришел он домой только в 1946 году.

Уже взрослой, зная, что творилось в первый год войны на дорогах, представить, как маме удалось лежачего погрузить в какой-то вагон от Уфы до станции Сулея, выгрузить, найти лошадь и 130 километров ехать от станции до Усть-Икинска.

Мама и отец как-то не вспоминали об этом, а мы не догадывались их спросить. Крестьяне, кем были родители по духу, не привыклирассуждать о таких событиях в их жизни. Прошло — и слава Богу. Заботу составляли ежедневные дела — свои и детей, а потом и внуков.

25 ЯНВАРЯ 2011 ГОДА

Похоронят, зароют глубоко,

Бедный холмик травой порастет,

И услышим: далёко, высоко

На земле где-то дождик идет.

Ни о чем уж мы больше не спросим,

Пробудясь от ленивого сна.

Знаем: если не громко — там осень,

Если бурно — там, значит, весна.

Хорошо, что в дремотные звуки

Не вступают восторг и тоска,

Что от муки любви и разлуки

Упасла гробовая доска.

Торопиться не надо, уютно;

Здесь, пожалуй, надумаем мы,

Что под жизнью беспутной и путной

Разумели людские умы.

Александр Блок

Теперь дальше по годам военного времени

«…хоть память покрыта такими большими снегами…» что-то все-таки всплывает. Правда порой понять не могу, почему именно тот или иной случай остался в моей памяти. Видимо, эмоции оставляют следы лучше, чем разум.

В школу я пошла в 1943 году, почти восьми лет без одного месяца. Детский сад своим выпускникам подарил по одной тетрадке и карандашу. Тетрадь забрала Таня. В войну был страшный дефицит со всеми письменными принадлежностями — тетрадей с белой бумагой практически не было, писали в многочисленных брощюрах между строчек (их печаталось в войну довольно много пропагандистского характера). Ручки делали из палочек, к ним привязывали перья. Перья — особая радость, если удавалось их купить или выменять. Чернила делали из сажи и свекольного сока. Поэтому они быстро выцветали.

В первом классе мы долго писали карандашом, так какперьев и чернил не было. В первом классе почему-то у нас сменилось три учительницы. Помню Матрену Сергеевну (это двоюродная сестра отца по материнской линии), Анастасию Дмитриевну (это Виктора Терентьева тетя), и еще одна, но ее я не помню. Первых классов 1943 года было 4, в каждом больше 30 человек. Вот сколько было детей довоенного времени! 10 классов заканчивали всего 20 человек. Это были дети практически со всего района: Малоусть-Икинск, Бобино, Ока, Алегазово, Абдулино, Муслюмово, Сабанаково, и, конечно, Больше Усть-Икинск. С первого «А» класса вместе мы учились 3 человека. Из других первых классов — 5 человек. Остальные из других населенных пунктов района. Во время войны в школе было несколько человек учителей из числа эвакуированных. По детскому впечатлению они очень даже внешне отличались от деревенских учителей.

Смутно вспоминается, как впервые вручали «золотую медаль» одной девушке, окончившей 10 классов уже в нашей школе. Она была из Ленинграда. Вручение проходило в коридоре первого здания школы. Это был одновременно спортзал, актовый зал, где всех собирали, если проходило что-то торжественное, как комсомольское собрание, пионерские сборы. Из школьных лет военного времени вспоминается такой случай, доставивший неописуемую радость. Мама как-то стала искать в подполе на завалинке упавшую какую-то штучку (у обеденного стола, под окном для кошки в полу был оставлен лаз в подпол), и нашла, как какой-тоцарский клад — несколько цветных карандашей, уроненных Татьяной еще в довоенное время. Радости было! Я ведь даже не видела цветных карандашей до этого момента. А тут такое богатство! Вместе с карандашами были найдены и фабричные игрушки, или их части. Радости было!