Запоздалый дневник - [7]
Ворота тоже омолодили, закрыв их крышками. Ограду уменьшили, перестроив хлев, холодный двор. Везде был настлан пол, скот не стоял, не лежал уже на земле. Под крышкой хлева у отца было рабочее место для столярных работ. Он мог по столярному делу изготавливать многое. Всем племянникам помогал строить, перестроивать дома, изготовлял наличники и не только для их домов. Он был мастером по отбиванию кос (литовок). Многие соседи приходили по вечерам во время покоса, чтобы отбить литовку. Без этого невозможно было хорошо и легко косить траву.
Несколько слов о том, где и сколько учились родители
Отец ходил в школу одну зиму. Здание школы до революции было церковью — приходской школой с трехклассным образованием. В советское время — это первое здание вначале начальной школы, потом семилетней, потом средней.
Отец, естественно, мог как-то писать, читать, считать. Жизнь добавляла опыта. Мама вообще не училась. Научилась писать, видимо, в группах ликвидации неграмотности. Писать, читать все-таки могла, сама писала письма нам.
В кино ни отец, ни мама не ходили. Мама, принципиально говоря, что там бегают бесенята и все неправда, безбожно.
Бабушка Степанида тоже не училась, но обладала отличной памятью. У нее квартировала учительница еще церковно-приходской школы в Бобино. Видимо, учительница рассказывала историю России в домашних беседах, и бабушка знала всех царей и их родственников. Потом рассказывала своим дочерям. А Библию она знала от священника, хотя сама читать ничего не умела.
23 ЯНВАРЯ 2011 ГОДА
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось…
Андрей Дементьев
Теперь попробую восстановить отдельные эпизоды, детали из очень далекого детства, даже еще довоенного, то есть в возрасте с 4—4,5 лет начиная.
Зима 1939—40 года. Мне пятый год. Поездка к бабушке в Бобино. Едем на санях. Впереди тятя правит лошадью, мама с Валей на руках. Я сижу спиной к лошади. Ночь яркая, вся в звездах. Я громко читаю (говорю) стишок «Синее море, белый пароход. Сяду-поеду на Дальний Восток». Не знаю, меня учили этому стиху, или Таня, уже ученица, учила вслух его, и я выучила. Эта звездная ночь, езда по лесной дороге так воодушевили меня, что я стала кричать стих о море. Детский восторг перед красотой! Это помню!
Еще один эпизод довоенный.
В колхозе были ясли в летнее время для детей колхозников. Располагались они в доме у Коробкиных. Родители не работали в колхозе (как я потом уже взрослой узнала, что мама ушла работать уборщицей в школу, где отец работал завхозом). И меня в ясли не взяли. В какой-то летний день я забежала к своим подружкам в ясли в обед. Их кормили манной кашей. Дали и мне тарелку. Каша была такая вкусная, что я до сих пор помню ее вкус и всегда любила манную кашу. Скорее всего у нас дома кашу не варили. Я даже помню, где я сидела. Был длинный стол и лавки вдоль стола, где все ребятишки и сидели за обедом.
Еще один эпизод.
Помню, что молодые наши отцы играли в бабки во дворе дома дяди Никифора. Изба их стояла в Перевышинской улице (улицу так назвали по многим домам, где жили Перевышины). Двор был большой. Видимо, это было воскресенье. Собрались несколько молодых мужчин, около 30 лет, все отцы моих подружек, играть в бабки. Мы все крутились тут же. Вижу картину — отец с битком замахнулся на кон и вот-вот бросит. Больше ничего не осталось в памяти. Яркий солнечный день, много людей, бабки, радость.
24 ЯНВАРЯ 2011 ГОДА
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
Александр Блок
Когда началась Отечественная война, мне было 5 лет и 9 месяцев, Тане — 11 лет 5 месяцев, Вале 2 года 9 месяцев. Не помню ни объявления войны, ни проводов отцов. Всегда помнила, что дядя Ваня прощался с только что родившимся сыном — Юрой. Маленький, красненький комочек лежал раскрытый на кровати в доме у мамоньки и дяди Вани. В этот же день увезли с другими мужчинами на войну. Оказалось, что память моя ошиблась. Да, я помнила малюсенького ребеночка, когда его принесли из роддома.
Дядю Ваню взяли на фронт 1 сентября 1941 года. Юра родился 22 августа. Поэтому дядя Ваня мог видеть сына уже дома. И моя память на ошиблась — Юру принесли из роддома до ухода дяди Вани на фронт. И эта картинка о красном комочке на кровати и сгрудившихся вокруг людях, в том числе и дяди Вани — правда. Тетя Зоя на руках с Юрой провожали отца на фронт.
