Запоздалая стая - [5]

Шрифт
Интервал

Вениамин Сергеевич — так стали навеличивать Веню — в «Васюганский» приехал всего на пару недель, для контрольного учета нескольких поселений бобров. Приехал нежданно: Иван Васильевич был в то время на Тенисе. Аспирант сплавал по Тартасу с егерем — единственным на весь район. Поездкой Вениамин Сергеевич остался весьма доволен, сказал, что на следующий сезон разрешат лицензионный промысел бобров. Ивану Васильевичу был передан большой привет и не меньшее сожаление о том, что не удалось повидаться. Но старик обиделся. Как же так, не написать ему загодя, не дать в крайности телеграммы?

Письма-пакеты из Иркутска больше не приходили, вместо них припархивали на Новый год яркие поздравительные открытки. В одной сообщалось, что диссертация о тартасских бобрах защищена успешно. Иван Васильевич хотел было не отвечать, но потом стал наказывать внучке посылать Вениамину Сергеевичу поздравления с Новым годом. Пусть думает, что сам он болен, пусть думает, что обиделся. Так оно и было. Поймет — хорошо, а нет — так нет. И вот прилетела в васюганскую тайгу новая весточка от Вени — и какая, и каким образом! Иван Васильевич сидел у костра, пил чай и слушал вполуха на суку транзистор «Геолог». И вдруг после легкой музыки объявляют: «Слушайте передачу из цикла „Человек и природа“ „Каким быть госпромхозу“. У микрофона преподаватель факультета охотоведения Иркутского сельхозинститута кандидат биологических наук Вениамин Сергеевич Демидов». И точно: Венин голос — резкий, отрывистый. Иван Васильевич кружку в сторону, уши свои большие навел, как локаторы, на транзистор, кажется, и не дышал. Хорошо говорил Веня! И что нынче госпромхозы маломощны, бесправны — тут, к слову, Веня и «Васюганский» помянул! — и что с их интересами не считаются работники других ведомств — лесники, мелиораторы, строители. Словом, в тайге нет одного главного хозяина. А таковым должен был стать, по Вениному проекту, госпромхоз — комплексное, хозрасчетное хозяйство, оснащенное вездеходами, «Буранами», а в некоторых случаях и арендованными вертолетами. Ничто не должно пропадать в тайге — ни гриб, ни ягода, ни орех, ни такая, казалось бы, малопригодная живность, как мормыш. Ловят его мизер — аквариумным рыбкам да на продажу рыболовам-любителям. А ведь мормыш, запасы которого огромны, — отличный корм для домашней птицы и свиней. Подумал Веня и о зверофермах возле рыбных озер, и об охране угодий. Кроме штатных егерей, ею должны заниматься на своих участках все работники промхоза. Егерь-промысловик — так их следовало бы называть. Еще упоминалось о типовых промысловых избушках, банях на колесах и прочих удобствах для безбедной работы и жизни в тайге.

Так-то — по-Вениному — что бы ни работать хоть и у черта на куличках, думал Иван Васильевич, бережно придерживая в слуховой памяти нотки Вениного голоса. И молодежь пошла бы в егери-промысловики. Добрую речугу толкнул Веня, то сказал, о чем душа болела, о чем мечтал и он, старый охотник, мытарясь в васюганской тайге.

5

Но поработать в госпромхозе будущего Ивану Васильевичу не довелось. Ждал, ждал — не дождался, на пенсию вышел. И едва ли не на второй день после этого грустно-радостного события то райское тайгование, о котором говорил Веня, само постучалось в двери — только не с той стороны, откуда поджидалось.

Началось с того, что Ивану Васильевичу поставили телефон. Эта штука в райцентре, может, и не так нужна, как в городе, а все же выручает при случае, да и родне можно, не тащась на почту, позвонить. «Чье указание-то?» — допытывался Иван Васильевич у разбитных парней-монтеров. «Приказ верховного командования, — темнили те. — Наше дело — сполнять». Видно, военкомат постарался, догадался Иван Васильевич. Почаще стали старых фронтовиков вспоминать.

Когда впервые зазвенел белый пластмассовый аппарат, Иван Васильевич аж вздрогнул, подбежал, путаясь в половиках, к трубке и отчеканил по-военному: «Гавырин слушает». А когда назвались на том конце, Ивана Васильевича и вовсе пот прошиб. Звонил Игнат Игнатьевич Рогов — бессменный помощник высокого районного начальства. Начальники приходили и уходили, а Рогов оставался. «Как слышимость, Иван Васильевич?» — зарокотал известный в округе бас. «Добре, как рядом с вами». — «А вот рядом нам и надо потолковать. Греби в мой кабинет. Хотя ты же… Погодь, сиди дома, мой Колька счас подскочит». И точно, не успел Иван Васильевич переодеться, как подскочил под самые окна «уазик». До Дома Советов каких-то полверсты — так и не смог Иван Васильевич сообразить, для какой такой надобности везут его к Рогову. Тот, правда, заядлый рыбак-охотник, да он-то, Гавырин, здесь при чем? «Можно?» — Иван Васильевич слегка приоткрыл дерматиновую дверь (и стукнуть не по чему). Таежник как-то оробел, пока шел по мягким дорожкам. «Входи, садись». Рогов — здоровенный, лобастый чалдон — вышел из-за стола, на ходу сунул Ивану Васильевичу розовую пятерню, давнул, а затем плотно прикрыл дверь.

У Рогова короткий седой ежик, а под крутым лбом с вечно насупленными и тоже седыми бровями — белкастые немигающие глаза. Взгляд их, будто оглоблями, сразу припер Ивана Васильевича к стене. «Так… Уж извиняй, Иван Васильевич, все о тебе знаю — что на пенсии, что сварганил новую дюральку… Да кто тебя не знает, ты же у нас был свой районный Улукиткан. Знаю и то, что лишнего не говоришь. А у нас будет дело такое: все — законно, чин чином, но без эфира, болтологии. У нас же, знаешь, любят посудачить; только повод дай — наговорят три короба. Так вот: будем, Иван Васильевич, рыбачить, охотиться — там, где Макар телят не пас. Появляется такая возможность. В районе нефтью пахнет, техникой не обделяют. Слышал, поди: базу авиаохраны леса в районе поставили — вертолет у них с летнабом. Короче, могут нас забрасывать по пути — на озера, ну, куда надо. Твоя задача какая? Быть в готовности номер один — с лодкой, сетями, с прочими потрохами. Да! И тычек пятиметровых наготовь — штук двадцать. В брюхо „ми-четвертого“ входят, проверено. Сам знаешь, не на каждом озере их нарубишь, а если нарубишь — полдня ухлопаешь. Так вот, я тебе, при случае, звонок: „В ружье, Иван Васильевич!“ Подойдет грузовая, свезет в порт, а там по обстановке — или один летишь, или со мной, или с товарищами. Наезжают к нам иногда из области — им тоже надо размагнититься. Ну, как? Ты, надеюсь, не против?» — Игнат Игнатьевич широко улыбнулся.


Рекомендуем почитать
«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.