«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [102]

После этого Валентина Федоровна попросила следователя разрешить ей задать несколько вопросов Шварцману. И он согласился.

Дело в том, что даже в 1950-е годы ходили противоречивые слухи о судьбе Косарева. Например, утверждали, что он жив.

ПИКИНА. Правда ли, что Косарев жив, отбывает наказание в лагере и работает при этом в бане?

ШВАРЦМАН. Нет, это неправда. Косарев расстрелян 23 февраля 1939 года.

ПИКИНА. Какая последняя просьба была у Косарева, когда он находился в камере смертников?

ШВАРЦМАН. Косарев вызвал меня, попросил бумагу и карандаш. Я ему дал. Он написал заявление на имя Сталина, где сообщал, что он ни в чем не виноват, просил создать комиссию в ЦК партии, чтобы пересмотреть дела, сфабрикованные против комсомольских работников. Это заявление Косарева я отнес Берии. Ознакомившись с заявлением, Берия стал на меня кричать: «Что он, с ума сошел? Чтобы я об этом доложил Сталину?!» В порыве гнева он разорвал заявление Косарева в клочки, бросил в корзину, сказав: «Вот ему ответ!»

Присутствовала Валентина Федоровна и на суде, как свидетель, где Шварцман признал себя виновным и вновь со слезами просил прощения у Пикиной «за всё, что пришлось ей пережить».

…Когда исчезают, растворяются тени мучителей, доносчиков и палачей, хочется поскорее захлопнуть вслед могильные плиты, развеять прах, но так, чтобы не попал на подходящую почву: не ровен час, полезут новые всходы.

Как надеялись они, палачи, будучи при власти, что жертвы их останутся в нашей памяти лишь как «враги партии и народа»!

— Пройдет время, — восклицал Вышинский, произнося речь по делу правотроцкистского блока в марте 1938 года, — могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа!

История распорядилась по-другому.

Ничего не зная о судьбе друг друга, секретари ЦК комсомола 1937–1938 годов не дали никаких показаний — ни на себя, ни на других. Ни в чем не раскаялись, не признались. Большинство из них погибло. Но жертвы не были напрасны. Выполняя гражданский долг, они своим подвигом сберегли, быть может, тысячи парней и девушек.

Берия проиграл.

«Молодежный процесс» был сорван.

Глава двадцать девятая Палачи и жертвы

Иногда рассматриваешь старые дореволюционные фотографии. Вот семьи офицеров, дамы в шляпах, учителя гимназий, профессора, да и просто извозчики, работные люди… Но сколько благородства на лицах! Сколько достоинства, воспитанности и внутреннего покоя! Какие глаза у священников! Не заплывшие жирком, лживые насквозь, — ясные лица, как будто вот сейчас заговорят, и поверишь всякому слову!

А вот фотографии тридцатых годов. После того, как треть населения огромной бывшей, старой империи была раскулачена, экспроприирована, обворована, унижена или вышвырнута за границу. Еще хуже — расстреляна, задушена, утоплена на баржах, замучена в лагерях ГУЛАГа. Когда остались только жертвы и палачи… Что за лица?! Эти низко посаженные глазки, узкие лбы, плохие волосы, женские лица, скованные мукой мученической из-за советского быта, эти кривоногие рахитичные дети, эти запуганные мужики, которые разучились работать артелью, выпить на копеечку и петь песни, разучились улыбаться жизни…

И понимаешь со смущением, смятением в душе и страхом — разве это мы, великая русская нация? Пусть даже ее гордые остатки, перемешанные с басурманами?

Выходит, сталинизм — это не только индустриализация, каналы, гидростанции, балет, кинокомедии и атомная бомба. Это еще и генетическая катастрофа, потому что даже уже к 1938 году страна получила поколение с мозгами набекрень. И с такими «ценностями», от которых иностранцев, рискнувших посетить «солнечный СССР», при встречах с так называемыми «советскими людьми» охватывала оторопь.

Потому что к этому времени самые лучшие представителями поколения моего деда, Косарева, были уничтожены, а на смену им пришли дети 1919–1923 года рождения, которые никогда не жили в царской России, но слышали только проклятия в ее адрес. Они никогда не жили при нормальном либеральном режиме, в сытости, имея гражданские права, свободу пересекать границы империи, как и куда захочется.

И это были почти сплошь именно комсомольцы.

Тысячи, миллионы комсомольцев, которыми при помощи райкомов, обкомов руководил ЦК ВЛКСМ под руководством генерального секретаря Александра Косарева.

Коммунистический идеализм — это вечное противоречие между тем, о чем мечтается, и тем, что получается на самом деле. Мечтали о равенстве и братстве — получили рабство, перед которым бледнеет нероновский Рим. Мечтали о богатой стране, где каждый будет «сыт и одет», — получили безбрежную зону с колючей проволокой, от Бреста до Сахалина, от пустыни Каракумы до Таймыра.

Вот и 1938-й, двадцать первый год тоталитарной власти чекистов и большевиков.

Анатолий Рыбаков в мемуарном «Романе-воспоминании» передает свои ощущения об этом времени, когда он учился в институте и его исключали из комсомола.

«Большинство студентов безлики. Масса пассивная и безропотная. Энтузиазм? Был энтузиазм толпы: все навалились — и я навалюсь, все одолеют — и я одолею. Самое страшное — безучастность к чужой судьбе.