Записки учителя фехтования. Яков Безухий - [35]

А вот двустишие Екатерины:

Покоится здесь герцогиня Андерсон, Та, чей укус хранит злосчастный Роджерсон.

Что касается третьей левретки, то она прославилась еще больше, чем две ее товарки, хотя никто для нее эпитафий не сочинял. Это была знаменитая Сутерланд, которую назвали так по имени англичанина, подарившего ее императрице, и смерть которой едва не повлекла за собой самое трагическое недоразумение, когда-либо на памяти банкира случавшееся в мире финансов.

Однажды на рассвете богатого финансиста-англичанина Сутерланда, того самого, что подарил Екатерине столь полюбившуюся ей левретку и, благодаря этому подарку, вот уже как три года вошел в большую милость у императрицы, разбудили.

— Сударь, — сообщил ему камердинер, — ваш дом окружен стражей, и сам обер-полицеймейстер желает говорить с вами.

— Что ему надо? — воскликнул банкир и вскочил с постели, испуганный одним лишь этим сообщением.

— Не знаю, сударь, — отвечал камердинер, — дело как будто у него весьма важное, поскольку, по его словам, он может говорить о нем только лично с вами.

— Проси, — сказал Сутерланд, поспешно надевая халат.

Слуга ушел и через несколько минут вернулся, сопровождая его превосходительство г-на Рылеева, по одному виду которого банкир понял, что тот явился к нему с какой-то пугающей вестью. Тем не менее достопочтенный островитянин с обычной своей вежливостью принял полицеймейстера и предложил ему сесть в кресло, однако тот, поблагодарив его кивком, остался стоять и донельзя жалостным тоном произнес:

— Господин Сутерланд, поверьте мне, я в полнейшем отчаянии, сколь ни почетно для меня это доказательство доверия — быть избранным ее величеством всемилости-вейшей государыней для исполнения приказания, строгость которого меня удручает, но которое, без сомнения, вызвано каким-то страшным преступлением.

— Страшным преступлением, ваше превосходительство! — вскричал банкир. — И кто же совершил это преступление?

— Несомненно, вы, поскольку именно вам предстоит подвергнуться наказанию.

— Сударь, клянусь вам, что я напрасно пытаю свою совесть, ибо ни в чем не могу упрекнуть себя по отношению к нашей государыне — вам ведь известно, что я принят в русское подданство.

— И как раз потому, что вы приняты в русское подданство, положение ваше ужасное; будь вы по-прежнему подданным британского его величества, вы могли бы обратиться за защитой к английскому консулу и тем самым, возможно, избегнуть жестокого наказания, которое, к моему великому сожалению, мне поручено осуществить.

— Но в конце концов, ваше превосходительство, какой же приказ дан вам относительно меня?

— Ах, сударь! У меня никогда не хватит духу сказать вам о нем.

— Я лишился, стало быть, милости ее величества?

— О, если бы еще только это!

— Что значит «если бы только это»?! Так речь идет о том, что меня высылают в Англию?

— Англия — ваша родина, следственно, такое наказание не было бы столь страшным, чтобы я так долго не решался сообщить о нем.

— Великий Боже, вы меня пугаете! Так, значит, меня ссылают в Сибирь?

— Сибирь, сударь, — превосходный край, который напрасно оклеветали; к тому же, оттуда еще можно вернуться.

— Так я приговорен к тюремному заключению?

— Тюрьма это пустяки, из тюрьмы выходят.

— Сударь, сударь, — вскричал банкир, все более и более пугаясь, — неужели меня приговорили к наказанию кнутом?

— Кнут — весьма мучительное наказание, но кнут не убивает.

— Боже милосердный! — произнес Сутерланд, совершенно ошеломленный. — Все понятно: я приговорен к смерти.

— Да еще к какой смерти! — воскликнул обер-полицей-мейстер, с выражением глубокого сочувствия поднимая глаза к небу.

— Что значит «к какой смерти»? Мало того, что меня хотят убить без суда и следствия, так Екатерина еще приказала…

— Увы, да, она приказала…

— Ну же, говорите, сударь! Что она приказала? Я мужчина, у меня достанет присутствия духа: говорите.

— Увы, дорогой господин Сутерланд, она приказала… Если бы она не отдала этого приказания мне лично, то уверяю вас, дорогой господин Сутерланд, я никогда не поверил бы, что такое возможно.

— Вы истерзали меня своими недомолвками! Так что же, сударь, приказала вам императрица?

— Она приказала сделать из вас чучело!

Несчастный банкир испустил отчаянный вопль; затем, посмотрев полицеймейстеру в лицо, он спросил:

— Однако, ваше превосходительство, то, что вы говорите здесь — чудовищно; должно быть, вы сошли с ума?

— Нет, сударь, я не сошел с ума, но такое непременно случится со мной во время этой процедуры.

— Но как же вы, кто сотни раз называл себя моим другом, вы, кому я имел счастье оказать кое-какие услуги, как вы могли выслушать такое приказание, не попытавшись разъяснить ее величеству всю его жестокость?

— Увы, сударь, я сделал все, что мог, и, разумеется, то, на что никто на моем месте не осмелился бы: я со слезами на глазах умолял ее величество отказаться от этой мысли или, по крайней мере, выбрать кого-нибудь другого для исполнения наказания; но ее величество сказала знакомым вам тоном, тоном, не допускающим возражений: «Сударь, отправляйтесь немедленно и не забывайте, что ваш долг — безропотно исполнять поручения, которыми я вас удостаиваю».